Юрий Мамлеев - Том 4. После конца. Вселенские истории. Рассказы

Но любопытство укреплялось. Она вышла на кухню. Отца не было — «ушел воровать», — как усмехалась ее мамаша. Сама она ушла на работу.

Зея полезла в холодильник, взяла три яйца, чтоб сделать себе яичницу. Вспомнила слова Гали: «В современном мире, в так называемом обществе потребления, люди променяли дар на яичницу».

Зея усмехнулась. «Галка всегда говорит непонятно, — проговорила про себя. — Какой божий дар? Что это такое? Это просто черт знает что… Говорит о том, чего никто не знает».

И, усевшись на стул, стала кушать приготовленную яичницу. Кушала, как всегда, равнодушно, без наслаждения, но горлышко все-таки погладила.

Съевши, задумалась: «Я вот, к примеру, могу обменять свое горло на Божий дар. Прирежут меня, но куда я денусь? Исчезну, что ли? Так не бывает. Я какая-то постоянная… Пусть разрежет горло, зато получу Божий дар… Только что это?»

Она усмехнулась. И быстро забыла свою мысль. Но любопытство переросло в неукротимое желание позвонить этому угрюмому мужику, любителю перерезать людям горло. Взяла мобильник и долго в отупении держала его в руке, потом положила перед собой на кухонном столе и сидела так перед ним, не решаясь звякнуть.

И наконец звякнула. К счастью или к несчастью, никто не ответил. Она вышла на улицу, побродила там, зашла в магазин и все думала о мужике и своей пустоте.

И вдруг ее осенило, точно она проснулась: «Надо ему позвонить по моему домашнему телефону. Номер у него проявится, а по номеру он легко найдет мой адрес. Тогда есть надежда, что придет».

Но потом остановилась: «Как глупо! Что я за дура! Еще припрется к папашке и к мамочке! Он какой-то загадошный. Лучше просто как-нибудь договориться с ним о встрече… И приду к нему с Витенькой… Пусть нам обоим перережет глотку… Витенька, похоже по нему, будет не против…»

Наконец она снова решилась, хотя все окончательно спуталось в ее голове. Как и что решать?.. Мелькнул вдруг появившийся дед Коля и почему-то подмигнул ей. И тут же ушел, исчез.

Как во сне, отключив все соображения, она позвонила ему по своему домашнему телефону. И сразу — он. Она почувствовала его прежде, чем он что-то сказал. Ощутила по его какому-то пещерному дыханию.

— Это я, которой горло… — прошептала она.

— Ты опять? — и голос, и дыхание были воистину пещерно-угрюмыми. — Тебе что, своего горла не жаль? Мне тебя найти — раз плюнуть.

— Я хочу, — робко, даже нежно прошептала Зея, — чтоб вы это сделали. Мне интересно, что будет со мной после.

В трубке — молчание. Словно зверь озадачился. Потом слова:

— Тебе что, дура, надоело жить? Справься с этим сама. За такую работу надо платить.

— Мне жить надоело. Мне просто все равно — что жить, что умереть. Я хочу с вами встретиться, прийти к вам…

Опять молчание. И потом:

— Ты мне голову не морочь. Мы все и так живем в ненормальном мире. Тебе что, этого мало? Хочешь еще добавить сумасшествия? Отлезь, тварь…

И потом раздался хохот. Ошеломляюще-огромный, точно покрывающий собою весь мир. Точно весь мир съежился и был окутан этим хохотом, как высшим бредом.

Зее, повинуясь этому высшему бреду, тоже захотелось хохотнуть, но разговор оборвался.

Она опешила от такого приема. Ей, перед тем как она позвонила, почему-то пришло в голову, что он будет ласков с ней, предупредителен и исполнит ее пожелание. И вдруг такая грубость. Она всплакнула.

Опять появился дед Коля; у него были ключи от квартиры.

— Ты что, внучка, в слезах? Мужика не хватает?.. Так у тебя ж был какой-то совсем молоденький, но плюгавый… Найди себе другого дурака…

Зея не приняла его слова за слова. Так, одни звуки. Вздохнула, подумала о том, о чем невозможно думать, и сказала:

— Дедуль, ты выпить, что ли, хочешь?.. Давай я тебе налью. В холодильнике полно водки.

Потекли нежно-забывчивые дни. «День, как всегда, проходил в сумасшествии тихом», — любила в таких случаях говорить Галя, цитируя Блока.

— Галя, Галя, — бормотала Зея про себя, даже учась в своем «институте». — Надо к ней срочно сходить.

Между тем в семье дела шли успешно. Роман Дмитрич воровал так, что уже не различал, что ему принадлежит, а что нет. У Глафиры Петровны от таких успехов кружилась голова, и она забывала присматривать, хотя бы психологически, за дочкой.

— Вот и по телевизору все время твердят, — говорила мамаша, — что деньги — это все, а человек — ничто, надо все время заграбастывать любым путем и потому быть успешным и занимать положение в обществе. Ученый ты или говночист — все равно. Мы люди современные и в элите хотим быть.