Юрий Мамлеев - Том 4. После конца. Вселенские истории. Рассказы

Наконец, Зея попала к Гале. И прямо спросила:

— Галь, у меня есть домашний телефон одного кобеля. Можно узнать его адрес?

Галя рассмеялась.

— Конечно, можно. Какая ты неловкая. Я могу узнать… А почему он просто кобель? Что за свинство?

Зея, и та рассмеялась.

— Я только так выразилась. Он сложный для моего ума.

Через два дня Галя вручила сестре адрес. Зея окончательно задумалась.

И пошла. Одевшись попроще, еще раз перед зеркалом пощупав свою шею и не найдя в себе никакого сожаления, она вышла в безразличной решимости на улицу. Там пахло весной и слышалось щебетание.

Зея влезла в метро, вошла в вагон. Ей почему-то уступили место, и вообще, лица были на редкость милые и благожелательные, в каком-то даже тайном смысле. «Словно они не хотят, чтоб я туда шла», — подумала Зея.

Всего несколько остановок — и она вышла из подземелья на улицу, к деревьям и прохожим. Еще немного, и оказалась на заброшенной, бессмысленно-грязной улочке. «Где мой дом, откуда я сама?» — подумала Зея. Перед ней — двор, такой же заброшенный, и внутри двора — семиэтажный старый дом, неизвестно какой постройки.

Она прошлепала к подъезду. Никаких кнопок, все открыто, как в раю. «Чудеса», — подумала она.

Внутрь вела темная широкая лестница; где-то там жалась и мяукала кошка. Ни души. Ни лампочек. Ни лифта. А подниматься надо на четвертый этаж.

И вот она у двери. Грязная, многозначительная какая-то дверь.

Нажала кнопку и зевнула. Дверь заскрипела. На пороге стоял темноволосый, небритый, небрежно одетый человек лет сорока. В глубоко впавших глазах был мрак и неуловимость, запрятанность смысла. Такой человек мог быть убийцей, но мог быть и мистическим философом.

— Я пришла, — сухо сказала Зея.

— Я понял. Проходи. Нож у меня всегда найдется, — сказал мужчина. — Зовут меня Трофим.

Зея вошла. Трофим взял ее за руку, как маленькую девочку, и провел в большую темную комнату в хаосе вещей, как будто здесь всегда происходило что-то непонятное. Выделялся длинный стол у стены — с чашками, самоваром, книгами и статуэткой не то божества, не то черта.

Трофим усадил девушку тихо, вежливо, а сам сел подальше, напротив нее, словно не хотел ее заранее беспокоить.

Зея сидела тихая, где-то похожая на эту статуэтку не то божества, не то черта.

— Меня зовут Зея, — промолвила она.

— Очень приятно, Зеюшка, — ответил Трофим и добавил: — Я человек научный и потому хочу спросить вас: чем вам так наскучило ваше горло, что вы хотите его удалить? Иными словами, почему? Простите за этот детский вопрос.

— Мне наскучило быть, — ответила Зея. — С каждым днем я тупею от того, что я есть. А с перерезанным горлом я буду другая; может быть, более интересная.

— Во как! — хохотнул Трофим. — Зея, да вы настоящая поэтесса! Не пробовали писать стихи?

Зея молчала. Потом выговорила:

— У меня к вам доверие. Я ни с кем так не говорила.

— Хорошо, — и Трофим вынул откуда-то внушительной мощи стальной нож и положил его на стол. — Зея, посмотрите на него. Какая в нем сила!

Зея равнодушно взглянула. Глаза Трофима блеснули.

— Почему вы так не любите свое тело, свое горло, шею, скажем?

Зея помрачнела.

— А за что все это любить? Может быть, лучше стать другой?.. Не знаю. Мне просто любопытно.

— А по большому счету, вам все равно?

— Да.

— Может, чайку выпьете перед этим? Мне, правда, особо нечем вас угостить. Разве что пряниками.

— Я пряники не ем.

— Отличная идея: не есть пряники, — Трофим дружелюбно, но со мраком посмотрел на Зею. — Зеюшка, я могу вас прирезать сию минуту, и мне за это ничего не будет. Такой уж я человек…

— Я жду, — тупо сказала Зея, как будто речь шла не о ней, а о корове.

— Но я оказываю вам большую услугу. За любую услугу в этом меркантильном мире платят. Но мне деньги, тем более грязные, не нужны. Мне нужно другое.

— А что?

— Постарайтесь, напрягитесь, чтоб полюбить свое тело, хотя бы шею. Погладьте ее… Дело в том, что я не могу резать статую. Я предпочитаю резать живых существ. А вы — как камень. Я не камнетес… Для меня важно, чтоб был визг, страдание, живая кровь, даже истерика. Постарайтесь влюбиться в себя перед смертью… Хотя бы на мгновение…

Зея совершенно отупела от этих слов, хотя механически погладила себя по шее, но от этого ей сделалось дурно, и только…

Внезапно в комнату влетела раскрасневшаяся настоящая фурия. То была женщина лет тридцати, с распущенными волосами и с необъяснимой яростью на лице.