Наталия Миронина - Босиком по краю моря [litres]

– Ну, у них же сын, как ты говорила. И, наверное, он обеспечивает семью.

– Да, ты права. Он ее просто купил всеми этими апартаментами, прислугой и показной роскошью.

Татьяна Александровна вздохнула:

– Женя, со стороны многое не видно. И понять сложно. Будь снисходительна к людям и входи в их положение.

– Ай, мам! Со стороны как раз-то и виднее все!

Мать покачала головой и еще осторожно спросила:

– А Андрей как? Корольков как?

– Понятия не имею.

– Ты же виделась с ним?

– Ну, да, сказала, что я думаю, он и ушел. Не успел поведать о своих делах. Но это и к лучшему. Знаешь, зачем мне все эти проблемы? Ведь, как часто бывает, людям помочь хочешь, а они это воспринимают как посягательство на свободу и вмешательство в личную жизнь.

«Ага, понятно, это про Коробицину», – догадалась мать.

– А другие не понимают, что некоторые поступки ставят человека в зависимость. Иногда сложившиеся отношения диктуют деликатность, что ли… – продолжила Женя.

«А это про Королькова. Ясно, поругалась со всеми», – вздохнула про себя Татьяна Александровна.

– Женечка, иди, я тебя поцелую, – сказала она.

Пчелинцева подошла к матери и положила ей голову на плечо.

– Поцелуй, мама, меня за то, что я так и не умею разговаривать с людьми. И за язык мой бойкий тоже.

– Да, я поцелую, только за то, что ты моя дочь. Ну, а в остальном, сама же знаешь, что надо менять себя!

– Знаю. Вот я завтра должна встретиться с Вадимом Леонидовичем, с Суржиковым. Попробую держать себя в руках. А теперь давай картошки нажарим? С малосольными огурцами и колбаской поедим, а, мам?

Утром она проснулась рано и старательно забыла вчерашние события. Ей не было стыдно перед Коробициной, она не жалела Королькова. Он считала, что вся правда всегда лучше половинки. Пчелинцева свято верила, что обман во благо – это самое большое зло. Самое интересно, что Женю нельзя было отнести к тем, для кого существовало всего два цвета – белый и черный. Ее мир был цветным, и она хорошо различала оттенки. Но порой справиться с эмоциями не могла, и тогда случалось так, как вчера.

Итак, у нее оставалось три дня. На четвертый она уезжала. Пчелинцева решила, что она не позволит собственному характеру испортить остаток отпуска. Не вылезая из-под одеяла, она набрала номер Вадима Леонидовича Суржикова.

Тот ответил сразу:

– Пчелинцева! Вы ли это?!

– Я, Вадим Леонидович. И я в Москве. И, если не возражаете, хотела бы с вами встретиться.

– Да? – Казалось, Суржиков был немного удивлен.

– Да, во-первых, я привезла вам привет от Олега Тимофеевича Боярова, – Жене показалось, что так будет удобнее начать разговор, – во-вторых, у меня для вас небольшой сувенир из Дивноморска. Я же знаю, как вы любите этот город. Ну а в-третьих, я просто хотела вас повидать и лично поблагодарить – у меня прекрасная работа, и я живу теперь в изумительном городе. Если бы не вы – этого бы не случилось!

– Хм, я рад, что у вас там все хорошо складывается, – кашлянул Суржиков, – конечно, давайте встретимся. Будет ли удобно вам подъехать на факультет? Извините, что именно так, но у меня сейчас экзамен. И должны подъехать люди. Пока вы доберетесь, я уже освобожусь. А здесь хорошо будет пройтись.

Пчелинцева обрадовалась – она очень любила бывать в университете.

– Да, отлично! Я поброжу по коридорам – это, знаете ли, очень смягчает душу!

Суржиков рассмеялся:

– Как же вы заговорили! Словно вы заскорузлый мизантроп!

– Нет, что вы, я просто люблю те времена. И университет люблю. А то, что любишь, приятно вспомнить.

– Верно, – сказал Суржиков, – тогда договорились. Часов в двенадцать вам удобно будет?

– Да, – ответила Женя.

Она отключила телефон, потянулась, потом шустро поскакала в ванную комнату. Там в зеркале она разглядывала свой загар, коротенькую стрижку, слегка обветренный нос и осталась собой очень довольна. Ей никак нельзя было дать двадцать девять лет. «Ну, от силы – двадцать пять!» – подумала она и включила воду.

После душа она тщательно красила глаза.

– А куда дочь собирается? – улыбнулся отец. – Он уже допивал кофе и собирался выходить на работу.

– Не представляешь, папа, дочь собирается в университет. На кафедру надо зайти. – Женя почему-то не упомянула имя Суржикова.

– Это хорошо, когда любишь возвращаться в прошлое. Я так школу любил.

– А я школу свою терпеть не могу, – сказала Женя, – там такие все противные и злые были.

– Ну, положим, ты тоже не подарок. Ты всегда воевала с учителями.