Наталия Миронина - Босиком по краю моря [litres]

Она была уже на вокзале, когда зазвонил мобильник.

– Да, Олег Тимофеевич, – ответила Женя, узнав телефон шефа.

– Евгения Ильинична, вы уже свою курицу дорожную развернули? – спросил Бояров.

– Нет, – рассмеялась Женя, – я без курицы. Но с шоколадкой.

– Ну, вот, – расстроенно произнес Бояров, – я думал, я вас порадую…

– В смысле? – не поняла Женя.

– Оглянитесь.

Пчелинцева оглянулась – Бояров шел по перрону.

– Что-то случилось? С выпуском программы?!

– Все нормально, – успокоил ее Олег, – вот, вам конфеты в дорогу. Отпуск – так отпуск!

– О, спасибо. – Женя приняла от него коробку с красивой крышкой.

– Не знаю, как на вкус, но шоколад качественный, темный.

– Думаю, они очень вкусные, – улыбнулась Женя.

И точно так, как это было в Москве, вдруг вокруг засуетились люди, стали поспешно прощаться. Женя заволновалась:

– Ой, кажется, уже пора… Так, Олег Тимофеевич, что вы хотели сказать?

– В смысле? – не понял Бояров.

– Что-то срочное? Вы говорите, я отпуск не очень люблю, и дорога длинная, я все сделаю…

– Ээээ. – Вид у Боярова был растерянным.

– Ну серьезно. Говорите, что надо сделать? Я же понимаю, вы не просто так примчались из Орехового в разгар рабочего дня!

– А, – почему-то замялся Олег, – да, вот… подумайте, может, нам передачу для подростков сделать? Знаете, такие раньше были…

– Для подростков? – переспросила Женя.

– Ну да, приблизительно… Слушайте, садитесь в поезд, действительно опоздаете. Давайте потом, позже, в письме…

– Ну, давайте, – совсем уж озадаченная, сказала Женя.

Она вошла в вагон, и он сразу тронулся. В ее купе была только одна девушка.

– Я до Минска ваша попутчица. Еду поступать в Минский университет. Я сама оттуда, а здесь работала.

– Отлично, – вежливо отреагировала Женя. Ей что-то не давало покоя. Она посмотрела в окно купе и увидела Боярова. Тот шел, немного ссутулившись. Лицо у него было невеселым.

«О господи! Какая же я дура!» – вдруг все поняла Пчелинцева. – Он же специально приехал меня проводить! А я прицепилась «что надо сделать, говорите…». Какой же кошмар – эта моя неспособность промолчать и неумение выслушать!»

Она открыла коробку конфет и предложила их попутчице:

– Угощайтесь. Наверное, нам сейчас чай принесут.

Поезд уже летел по дальним пригородам, а Женя все смотрела в окно и ругала себя. А еще она думала о Боярове. Почему-то его было очень жаль.

В Москву они приехала в одиннадцать утра. После Минска Женя ехала одна, поэтому выспалась. На вокзале она поймала такси – в метро спускаться не хотелось.

После вполне тихого и очень уютного Дивноморска Москва казалась особенно громоздкой, шумной и бестолковой. Пробка на площади перед вокзалом, вереницы людей у входа в метро, а главное – шум! Густой, меняющий тональность от басов до пронзительных верхних нот, – вот что было самым непривычным после Дивноморска. После тихих стареньких улиц, после лип, которые на каждом перекрестке образовывали сквер, после чаек, кои встречались чаще, чем воробьи, и придавали маленькому городу вольный дух, Москва сбивала с ног своей энергией и подчиняла себе грандиозностью. «Так странно, я здесь училась, работала, жила, но никогда не ощущала такого давления. Я вообще этот город не чувствовала! Но теперь… теперь меня раздражает все, что раньше казалось обыденным, даже приятно привычным!» – думала Женя, разглядывая улицы из окна такси.

У дома очередной раз укладывали асфальт. Женя обошла технику, повернула к подъезду и увидела мать.

Татьяна Владимировна тащила большую сумку.

– Мама. – Женя подкралась сзади и попыталась отнять у матери ношу.

– Господи, Женька! Когда же ты перестанешь быть такой… – Мать попыталась найти определение.

– Какой такой?! – обнимая мать, спросила Пчелинцева.

– Сама знаешь! Импульсивной! Подумала бы, что я испугаюсь, если кто-то начнет вырывать у меня сумку!

– Ну, не подумала! – рассмеялась Женя. – Мне, кстати, на работе тоже уже сказали, что я импульсивная.

Они подошли к лифту, мать посмотрела на дочь:

– Похудела! Совсем тощенькая стала! Ты там вообще не ешь?

– Ем. За четверых. Но бегаю еще больше. И плаваю каждые выходные. Если погода позволяет. Мама, ты даже не представляешь, что это такое – жить на море!

– Не представляю! – улыбнулась мать.

Дочь действительно еще больше похудела, но хуже выглядеть не стала. Наоборот, легкий загар, чуть обветренное лицо делали ее задорной, какой-то спортивной.