Игорь Свинаренко - Тайна исповеди

Как оно там у них всё было? Дед еще вспоминал:

— В обороне скучно. Наши кричали немцам, ну, для развлечения: «Фриц вшивый! Ганс!» А те что-то орут в ответ. Приходят ко мне бойцы, я тогда уж старшиной был: «Иван Митрич, немец тебя ругает!» Идите вы! — говорю. А немцы точно кричат через рупор: «Иван! Ты дурак!» Потом кто-то обидится, они или наши, и начинается перестрелка. Смотришь, кого-нибудь и ранили.

— А что ж вы, зачем трогаете их? Иван таки дурак, получается…

Не стреляйте в немцев, не злите их — такой, что ли, message? Гм. Но, опять же, на войне солдат должен делать что скажут, а не развлекаться, а?

Дед вспоминал жуткие экзотические происшествия, которые выбивались из однообразия окопного быта. Однажды во время немецкого артобстрела подползает к нему рядовой и протягивает что-то непонятное — какой-то ком, вымазанный кровью и глиной. Что это? Оказалось — отрезанная осколком человеческая голова. Тема Берлиоза блять.

— Вот, это голова бойца Остроушко, — говорит солдатик, и видно, что он не в себе.

— Ну и шо?

— Я вам принес. Вы ж старшина.

Дед велел этому рядовому, который был в тот день сильно в неадеквате, аккуратно положить голову в воронку от снаряда, забыть про нее — и заниматься дальше согласно распорядку дня. А через час после предъявления этой расчлененки на передовую привезли обед: котел вареного мяса. Которое мало кто мог есть, все ж видели эту жуткую голову, memento mori ну буквально.

Дед тогда от горячего, от мяса, категорически отказался. Выпил кружку спирта и погрыз сухарей, вот и весь обед. Даром что старый чекист и много чего повидал — а вот ведь поди ж ты, пробрало.

И я думал, спрашивал себя: что страшней — черви в гробу или отрезанная солдатская голова в рифму с вареной говядиной?

Это изысканное переживание — что мясо, оно и есть мясо, неважно чье, что мы все — млекопитающие… Безумие это? Или не безумие? Про это уж столько говорено, что тема кажется скучной. Надоевшей.

После похорон я забрал из дедовского шкафа все его записи. И листал их после в поезде. Какие-то страницы пробегая на скорости — многие истории он мне уже не раз рассказывал-пересказывал. «А вот был у нас в кавалерии случай…» Но я этими тетрадками дорожил — это ж история и живой в ней человек. Родной. И от этого всё получается очень доходчиво — даже про далекое прошлое.

Я родился в селе Славгород, это под Ахтыркой. Семья у нас была большая — 10 душ. Отец, мать, я, два младших брата — Петр и Андрей, сестра Ольга, дедушка Алексей Павлович, бабушка и их две дочери.

Отец мой, Дмитрий Семенович, работал в Славгородском сахарном заводе на разных работах и занимался своим мелким хозяйством: усадьба три десятины, деревянный дом из двух комнат, две лошади, корова и мелкие животные.

Последние годы жизни отец работал на шахтах Макеевского района — «Амур», им. Ленина, Ново-Калиново. Умер в 1942 году во время немецкой оккупации — от истощения.

Моя мать Анастасия Фоминична была домохозяйка, и в летнее время в нашей усадьбе, а осенью работала в экономии завода — на уборке и обработке сахарной свеклы. Умерла в 1921 году.

В 1909 году я поступил в Славгородскую школу и закончил три класса с похвальным листом. Дальше не учился — не на что было приобретать учебники и тетради. Работал на заводе, за 10 копеек в день, в экономии — на прополке, укладке снопов, а когда пахали, подгонял быков.

Весной 1914 года я поступил учеником в кузню. К концу года уже умел самостоятельно ковать лошадей. Это мне пригодилось после во время службы в кавэскадроне.

В конце 1916 года я уехал в Харьков и поступил на паровозостроительный завод. В 1917 у нас там создали боевую дружину, и мы туда вступили, я и мои друзья: Федя Тупиченко, Ваня Шеховцев, Вася Песоцкий, Тимка Болотин. После работы и по воскресеньям ходили на военные занятия: обращение с оружием, стрельбы. У меня была русская трехлинейка, мне ее оставил кубанский казак, который зашел к нам переночевать, а утром, выезжая со двора, отдал мне винтовку и патроны, оставив при себе шашку и наган. Сказал, что ему война не нужна, пусть воюют господа.

В июне 1918 года в Харьков вступили немцы.

На следующий день в парке в районе Журавлевки они расстреляли 90 человек — говорили, что это были большевики из боевой дружины. Мы с Васей Песоцким уехали в село к его дяде. Там сосед выдал его гайдамакам, и те Васю расстреляли. Меня там никто не знал и потому не трогал, так что я спокойно вернулся в Славгород…