Игорь Свинаренко - Тайна исповеди

В феврале 1938 года меня вызвали в обком партии и предложили идти работать в органы ГПУ. Я отказался. По семейным обстоятельствам — с квартирой еще не устроился… В период культа личности проводилась перестановка (как это мягко сформулировано! — ИС) руководящих работников. Некоторые из них были репрессированы. Бывший управляющий трестом «Макеевуголь» Ревин был назначен начальником ОКРа комбината, а вместо него назначен Полстяной. Впоследствии они были арестованы и судимы как враги народа. Ревин умер в заключении, а Полстяной расстрелян. Главный инженер треста Бирман и его жена осуждены на 19 лет. Бирман умер в заключении, но был реабилитирован посмертно. Жена его также реабилитирована, она приезжала оформить документы и получила квартиру, в настоящее время живет на шахте № 1. Начальник ОКРа Анищенко осужден на 20 лет, реабилитирован и явился в трест, получил трехмесячный оклад по прежней должности и уехал к семье.

В то время имелись случаи вредительства. На Первомайские праздники на шахте Капитальная производили капремонт трансформатора подъемной машины. Утром 3 мая все ремонты закончены. При включении напряжения загорелся трансформатор. Почему? Обнаружилось, что ломом были замкнуты фазы. Впоследствии механик Осипов был осужден — как враг народа.

В 1937 году я был на приеме у наркома тяжелой промышленности, и он меня рекомендовал на должность завшахтой «Капитальная». Я сказал, что не справлюсь — образования не хватает.

Нарком велел своему референту направить меня на учебу. И вот в 1938 году я прибыл в Харьков для прохождения учебы в Промакадемии. Общежития там были хорошо оборудованы, в большинстве комнат имелись радиоприемники, в то время это была новость. А также две ванны и два циркуляционных душа. Питались мы в столовой закрытого типа, там кормили хорошо и не дорого.

Стипендия на первых курсах 650 рублей, на последних двух — 750. Мне как многосемейному с самого начала занятий ежемесячно доплачивали с предприятия 200 рублей.

В нашей группе учился передовик Стаханов. Его уважали и любили за его простоту, доброту и чуткое отношение к товарищам. Но он неоднократно нарушал порядок и иногда по два дня не являлся на занятия. Причина такая. С Донбасса приезжали руководящие товарищи по производственным делам, и тов. Стаханов оказывал им помощь, ведь он пользовался большим авторитетом. Ну и эти дела не обходились без могорыча. За это неоднократно обсуждался тов. Стаханов в группе и на бюро горного факультета. Но он признавал свои ошибки. Чтобы он мог наверстать упущенное, с ним индивидуально занимался преподаватель — на дому!

А дальше — война…

Ровно через месяц после ее начала начались налеты.

Возле нашего общежития взорвалась авиабомба, воздушной волной в здании повыбивало стекла. Никого не убило, только ранило двоих. Днем мы занимались в своей школе, а по вечерам, как только по радио объявляли воздушную тревогу, шли на свои посты. Я дежурил обычно на крыше 7-этажного дома. Наверху мне нравилось больше, чем в бомбоубежище — по крайней мере видно, что делается кругом. Высоты я не боялся.

Инструкция была простая: как только на крышу упадет зажигательная бомба, надо поскорее потушить ее — иначе она прожжет крышу и упадет на чердак.

При ударе бомба воспламенялась, выбрасывая сноп огня высотой два метра. Оказалось, что потушить «зажигалку» не так уж сложно — всего лишь надо сразу засыпать ее песком или залить водой. Остатки зажигательных бомб становились нашими трофеями. У меня их накопилось 11 штук.

Однажды мы с двумя товарищами шли на дежурство. До школы дойти не успели — объявили воздушную тревогу. Мне удалось проскочить, а моих попутчиков задержал патруль и отправил в бомбоубежище. Дежурить на чердаке мне пришлось одному. Я зажег лампу «летучая мышь» и осмотрел свое хозяйство: кучи песка, брандспойт. Скоро где-то над крышей загудели самолеты, захлопали зенитки. Раздался грохот, резко запахло дымом — и на чердак провалилась зажигательная бомба: дежурные не успели потушить ее на крыше. Я увидел целое море огня и почувствовал какой-то животный страх — но быстро преодолел себя, схватил шланг и направил струю воды на горящую бомбу, сбил пламя, потом залил стропила, они уж занялись. Когда бомбардировщики пошли вторым заходом, на чердак поднялся мой товарищ по фамилии Шейнин — для помощи. Вдвоем мы оставались на чердаке до отбоя воздушной тревоги.

Наступило затишье, несколько дней не было налетов. Началась эвакуация. Нам, студентам, поручили обходить квартиры в районе площади Борьбы и предупреждать людей. Уезжающим выдавали по 60 рублей денег и буханку хлеба, а из вещей разрешалось брать только самое необходимое. 16 октября 1941 года нам выдали дипломы об окончании школы и присвоили специальность горного техника. Когда закончилась торжественная часть, нас отправили в «Наркомуголь» — ликвидировать невывезенные архивы. Мы сжигали груды бумаг, выбрасывали из окон листки документов. В воздухе летали клочья пепла от сгоревшей бумаги, это было как серая метель.