Игорь Свинаренко - Тайна исповеди

Дальше — лето, с подножным кормом. Но — комары, и немецкая авиация…

Запомнился день, когда казнили самого первого в части самострела, — это был татарин. Человек вроде принял все меры предосторожности: не просто пальнул себе в ногу, а сперва примотал к ней кусок еловой коры, а винтовку привязал к дереву — и куском проволоки дернул спусковой крючок. А дальше самострел сглупил. Как выстрелил, так сразу винтовку и бросил, стреляная гильза осталась в патроннике. Ну хоть бы додумался затвор передернуть. Всё с ним было ясно.

Сразу яму выкопали, усадили самострела на краю — ну а как же ему стоять, когда нога прострелена. Пришел особист, с ним двое автоматчиков, каждый дал очередь из ППШ — и убитый упал в хорошую сухую могилу. Всё быстро, технологично.

Деду запомнилось, что самострел был в шинели, так в ней его и зарыли. В его молодости, в Гражданскую, людей выводили на расстрел в исподнем, что после особо подчеркивалось в совецком кинематографе. К мануфактуре в разруху относились бережно. А во Вторую мировую снабжение было всяко получше, не сравнить. Ну и потом не хотелось, наверно, и пафос снижать: речь о судьбах родины и предательстве, так что хрен с ней, с шинелкой, пропала, и ладно…

После этого случая самострелы у них в части стали осторожничать. Чтоб стрелять себе в ногу — такого уж не было. Стали сговариваться по двое, и стреляли друг в друга, с расстояния в пару метров, никаких вкраплений пороха — вроде как немецкий снайпер попал. Впрочем, на эту хитрость особисты не велись. И вместо тылового госпиталя, на который рассчитывали членовредители, — был, как и положено, расстрел перед строем. Там у них повезло только одному из тех «пацифистов»: он, как началась перестрелка, перебежал к немцам. Может, и выжил у них там.

Дед на войне…

Я насмотрелся в кино расхожих сюжетов, где наши элегантно, играючи, побеждают глупых фашистов, и всякий раз после кино требовал от деда устного продолжения темы, предвкушая рассказы про подвиги. Но про это он почему-то молчал. Рассказывал только, что где-то под Питером воевал в лыжном батальоне. Это мне было понятно: лыжи и у меня есть, а добавить к ним еще красивый автомат с диском — и беги вперед, постреливая!

— А много ты немцев убил? — тыщу раз я у него про это спрашивал.

— Идем лучше работать. Нам надо еще много полезных дел сделать.

— Ну-у-у…

— Всё, всё. Идем.

… Деда достало из миномета, ударило осколком в ногу, когда они шли в атаку, по снегу. На волокуше раненого притащили в землянку медсанбата, налили полстакана спирту — и на стол. Ступня раздроблена, пяточная кость расколота (позже похожее ранение получил модный Лёня Парфенов, когда под ним на съемках проломился помост), обе голени переломаны. Два дня дед орал, весь под медицинскими наркотиками, боль же была дикая:

— Блять ёб вашу мать, вперед, за мной!

Дальше его отправили в госпиталь, на Селигер. А после — в другой, в Вышнем Волочке. Там положили в углу, на носилках. И говорят:

— Вы не в этот госпиталь попали! Вам в другой надо.

— Да куда ж мне в таком виде, да в метель?

— Ничего не знаем. Ваши проблемы.

Дед тогда достал из вещмешка свой ТТ с такой мыслью: «Застрелю кого-то из этих, если станут выгонять». Добрым словом и пистолетом можно добиться больше, чем одним только добрым словом! Военврачи, увидев направленный на них ствол, сразу включили схему «Ну так бы сразу и сказал!» (А то они мало видели малохольных пациентов.) После такого захода раненого оставили в госпитале. Начали лечить.

Нога дико болела, настолько нестерпимо, что дед умолял ее отрезать. Но его не послушали. Может, военврачи боялись уголовки — «Он вас уговорил, чтоб на фронт не возвращаться!»

А вот — трогательное, из его записей:

«В первые дни у меня была высокая температура и слабость от большой потери крови. От пищи я отказывался, состояние было угнетенное и безразличное. Думаю — а, все равно! Ноги нет, руки тоже нет (это я так думал тогда) — зачем мне жить? Об этом медсестра доложила главврачу госпиталя. Он подошел ко мне как-то и спросил, почему я ничего не ем. Стал меня убеждать, что для скорейшего выздоровления нужно питаться. Я категорически отказался:

— Зачем и для чего я нужен в таком состоянии? Оставьте меня в покое!

Главврач — участник финской войны. Когда я увидел у него на груди орден „Красная звезда“, мне стало просто стыдно, что такой заслуженный человек уделяет мне столько внимания.

Он вторично подошел ко мне и спросил: