Лара Галль - Буквенный угар

— Что ж, разнообразие — принцип, лежащий в основе жизни, — процитировал он на автомате, сам не помня кого.

— Я влюбилась страстно, Мик, понимаешь?

Реплика. Куда запропастилась его реплика? Паузы недопустимы, можно утонуть и не всплыть, вот, кажется, это подойдет:

— Большие девочки должны влюбляться страстно, Вик. Такова природа вещей.

— Я знала, что с тобой можно говорить обо всем! — Отстранилась, легкими пальцами прошлась по его скулам. — Ты мой самый лучший мужчина на свете и без света, за это я тебя люблю, люблю, прямо сейчас ужасно люблю…

Он понимал, что она избывает не им вызванный приступ нежности и желания, но позволил убаюкать себя сладостью этой игры, в которой она даже целовалась по-другому, потому что у «мачо», вероятно, был другой прикус, или большой нос, или выдвинутый подбородок — к черту, пока это его женщина, его женщина, его…

«Если бы был какой-нибудь прием — отключить свою боль на время, впасть в анабиоз и переждать…».

В телевизоре кощунствовало очередное реалити-шоу. Мика смотрел на экран и думал о примитивности человеческих страстей, выставленных напоказ.

«Как они отбирают типажи для этих шоу? Такие простые, откровенные, без затей…».

Он думал сейчас о чем угодно, лишь бы не думать о том, где, с кем и как сейчас Вика.

Сигареты кончились.

«Что было, того не отменить — все, — думал Мика, сминая пустую пачку. — Я просто из этого вырасту».

«Так, подумаем… Вырасту — сейчас все болит — все покровы рвутся, словно расту стремительно…».

Поднял упавший «паркер». Не глядя — нащупал тетрадь. Нашел — где начинались чистые листы.

Вывел «Протоколы боли» и дальше, дальше, изредка вскидываясь бежать за сигаретами, но, не в силах оторваться, продолжал писать.

Лифт остановился на их этаже. Ключи скребнули дверь.

Он закрыл глаза и сделал глубокий вдох, готовясь нырнуть в поток импровизации.

Просто еще одна пытка из арсенала «жизнь без наркоза»…

Мне пришлось наслушаться реплик по поводу этого текста, что мужчины так не ведут себя, так не ходят, не думают, не говорят, что герой — просто гей, а не мужик. Что до того? Рассказ не о мужиках. О Мужчине.

И все-таки жена от Митьки ушла. Сказала: «Ты хороший друг, умный и добрый человек, но я люблю другого». Ушла.

Я злилась и недоумевала: «Ну как так можно!».

И знать — не знала, ведать — не ведала, что скоро попытаюсь поступить так же, как она…

Меня тогда пошатывало от Митькиной боли.

Один раз тряхнуло так сильно, что вылетели строчки:

Чем привлекла его эта женщина? Красивых много.

Но в этой звенел некий зов или даже вызов. Словно она недвижно стояла в зимнем озере по пояс в ледяной воде.

Остро-молчаливо-несчастна. Эта несчастность обостряла ее красоту до предела, который хотелось нарушить.

Хотелось войти в ее жизнь — этот плен воды и холода, выволочь ее, безучастную, на сушу, отогреть, отпоить, отвлечь от тоски. Отвадить от нее беду. Спрятать от всех. Где? В себе.

Он так и сделал.

Шагнул в чуждый холод. Заплатил своим теплом. Не жалко.

Поднял брошенную жизнь. Обронил часть своей. Не заметил.

Отдышал, отпоил, отогрел больную красавицу.

Ах, у нее не было своих сил на жизнь. Жила его силами. Его жизнью.

Он был замечательно хорош. Умен. Красив. Романтичен. Он был такое роскошное обстоятельство жизни, о котором даже не мечталось.

Кружил голову легкий кайф появления с ним на людях.

Уже шлифовалась кожа на месте недавних ран и рубцов.

Она услышала мерный ток крови в себе и поняла, что обрела свои силы.

Она заметила, что он докучает ей, и поняла, что обретает свою жизнь.

Предстала пред ним и сказала, что устала притворяться счастливой.

Улыбнулась красивыми зубами — к чему мучить друг друга.

«Ты ввел меня в дом пира, и знамя надо мною любовь».

«Делая добро, не унывайте…» — читал он в Книге. Мужчина. Гигант, способный вернуть жизнь погибающей душе, снести отвержение, не потеряв себя. Гиганты не теряются. Нет такой дыры в мире, где они могут кануть бесследно.

Она преградила поток его любви — «больше не нужно», — и эта лавина рухнула вниз. Он удержался, бледен и горд. Ушел, унося с собой свои миры.

И только та часть его, что была отдана ей безоглядно, ныла ему вослед в неутолимой тоске. Его любовь, помещенная в эту женщину, все молила, молила забрать ее с собой…

Возвращаюсь к письму.