Алиса Ханцис - И вянут розы в зной январский

Но что толку теперь судить да рядить?

За дверью послышалось нетерпеливое поскуливание, ручка дернулась – сперва чуть-чуть, потом уверенней, и мистер Вейр невольно улыбнулся, увидев в проеме длинную собачью морду.

– Ну, иди сюда, хитрюга, – сказал он и похлопал Джипси по мускулистому тугому плечу. Борзая, вывалив язык, нетерпеливо клацала когтями по паркету. – Перевязали тебя?

Он нащупал на другом плече бинт, жесткий от спекшейся крови, и нахмурился.

– Мэгги! – крикнул он в полуоткрытую дверь. – Софи! Есть кто живой в этом доме?

Ему ответили не сразу. Где-то прервался приглушенный разговор, и знакомые шаги засеменили по коридору.

– Ты звал, дорогой?

– Какого черта Мэгги не перевязала собаку? Вы мне хотите ее угробить?

– Но я думала, что…

– Ты вечно что-то думаешь! Ни в чем у тебя нет порядка, Хильда! Разве это так сложно? Почему я должен за всем следить?

Сестра поджала губы, но не сказала ни слова поперек. Неумело похлопала по юбке ладонью, подзывая собаку, и увела ее, тихо прикрыв дверь.

Бестолочь, подумал мистер Вейр устало. Когда возница теряет поводья, телега летит в тартарары. Так и их дом. Хильда только и делает, что жалуется, как трудно в наше время найти хорошую прислугу. Одна лишь Эффи могла всё. Везде поспевала – и хозяйство вести, и воспитывать детей, и устраивать музыкальные вечера. Дом звенел от смеха, вечно там что-то творилось – званые обеды, праздники, бридж с друзьями по пятницам. И всем заправляла его красавица жена. Чудила иногда, конечно, но даже причуды были ему милы. То принесет диковинное растение в кадке, а оно вымахает до самого потолка; то купит картину у студентика из школы искусств – «Он точно станет знаменитым, я чувствую!». И ведь была права: в прошлом году он золотую медаль взял на выставке в Париже. Как его звали?.. Несса должна знать.

Внезапно кольнуло в левом боку, и спустя пару секунд – еще раз. Мистер Вейр охнул тихо, прижал ладонь к ребрам. Ничего, так бывало; сейчас пройдет. Зря он окунулся в это прошлое с головой. Какой теперь в этом толк? Тех, кто ушел, не вернуть. Остаются от них вещи – часы, полученные в подарок к свадьбе; картины на стенах, пальма, упершаяся в потолок. Остаются дети. Фотографии. Даже запах её волос он, кажется, помнил – тёплый, пьянящий.

Вот уже и боль утихла, а он все сдавливал бок, зажимая невидимую рану, словно боялся кровью истечь. Навалилась слабость, а вслед за ней – обида какая-то: вроде полон дом народу, а никто не зайдет, не спросит: как ты? может, принести что? зажечь лампу? На улице стемнело, и он уже не мог разглядеть на столе своих рук, по-прежнему сжимающих часы. Погладил нагретое в пальцах золото, спрятал бережно в ящик стола и поднялся тяжело, опасливо, готовый к новой боли. Пора было переодеваться к ужину.

Зной поднимался от раскаленной мостовой, точно клубы пара, и уходил в прохладную бирюзовую высь. Там он, должно быть, умирал, и мысль об этом приносила облегчение. Где-то наверху сейчас хорошо, думала Делия, заглядывая в небо, раскрошенное на кусочки ажурными полями ее шляпки. До заката было еще далеко, а город остывал медленно, как большая чугунная сковорода. Ладошка Тави в ее руке вспотела так, что это чувствовалось сквозь перчатку.

По тротуару плыла разгоряченная толпа, колыхались юбки, покачивались зонтики. Уличный шум тонул в вязком воздухе, как в вате, только цоканье конских копыт отдавалось гулким эхом.

– Делия, – зашептала вдруг Тави, – если незнакомый джентльмен улыбается мне, я должна улыбнуться ему в ответ?

– Что? – переспросила она, очнувшись, и повернула голову. По самому краю мостовой, степенно, вровень с ними, шагала холеная серая лошадь. Позади, влекомая ею, катилась легкая коляска с откидным верхом. В коляске сидел давешний ювелир и в самом деле приветливо улыбался.

– Мистер Вейр!

– Мисс Фоссетт, – он учтиво приподнял шляпу и натянул поводья. – Не самая подходящая погода для прогулки, не правда ли? – Он перевел взгляд на Тави. – Какая очаровательная маленькая леди! Как тебя зовут, дитя?

– Октавия, сэр, – застенчиво ответила девочка.

– Сегодня действительно довольно жарко, – вступила Делия, словно извиняясь за природу, – но нам не очень далеко идти. Кстати, вы не подскажете: Брантон-авеню – это ведь до конца улицы и налево?

– Вы шутите! – воскликнул мистер Вейр с оттенком неподдельного ужаса. – Пешком по жаре в такую даль! Садитесь, я вас довезу – я как раз еду в ту сторону.