Брат с сестрой вернулись к работе: они искали в художественных альбомах что-нибудь подходящее для обложки нового диска Тео. Им хотелось сделать постановку картины в виде фотографии. Мик полистал один из альбомов и почти сразу нашел репродукцию, которая его всегда интриговала. Двое влюбленных целовались в тесной комнате, и у каждого голова была закрыта непроницаемой белой тканью.
— Смотри, вот это легко поставить.
— Фигня, — сказал Тео. — Затаскано до невозможности.
— А вот это?
Живописная группа из четырех гробов, отдыхавших на балконе, пародировала некогда провокативное импрессионистское полотно. Один гроб, хитро изогнувшись, сидел на пуфике, остальные стояли позади.
— Да, — Тео вернулся к своим иллюстрациям. — Это будет в самый раз.
Уже в дверях он вспомнил, что не спросил про день рождения. Может, придумаем что-нибудь все вместе?
— Обязательно, старик, — сказал Тео серьезно. — Всё, что хочешь. Да ты не переживай за цифры. Я там уже был, ничего страшного.
Под вечер, когда Ми ушла хлопотать по хозяйству, а четырехлетняя Моль, ужасно похожая на Тину в этом возрасте, засела под столом с игрушками, Мик заперся в своем личном видеосалоне. Встреча с братом пробудила вдохновение — вернее, не совсем пробудила, а лишь потыкала его, спящее, в плечо. Дело оставалось за малым. Мик пробежался взглядом по стеллажам с дисками; постоял в раздумьях и открыл шкаф, запиравшийся на ключ. Раньше Тео поддевал его на тему порнухи, от которой его полки должны были ломиться. Но — в этом Мик был абсолютно честен с самим собой — у него никогда в жизни не было этого добра. Для грубой стимуляции Мик был непробиваем. Его влекло исключительно полускрытое, нечаянное и тонкое. Он был из тех, кто вечерами подсматривает в чужие окна при помощи телескопа, хотя и не хотел себе в этом признаваться. Поэтому он и завел Комнату.
Он просмотрел корешки кассет, отснятых там. Большую часть материала он так и не смонтировал, потеряв к игре интерес, так что ориентироваться приходилось по именам участников (главным образом, участниц) и датам. Ни один вариант сейчас не годился. Мик вздохнул. Оставалась кассета, заначенная на такой вот черный день — тоскливый и пустой день примерного семьянина.
Ему чудовищно повезло, что у него была эта запись, ведь они с Ми тогда еще не познакомились. Он только-только приехал поступать, и Тео потащил его в клуб на концерт ска. Что такое ска, Мик не знал и, увидев у входа толпу скинхедов, малость струхнул. Он уточнил, а то ли это место, потому что длинные волосы Тео и его неистребимый выпендреж, который в артистических кругах принято называть апломбом, выглядел здесь красной, как сама кровь, тряпкой. Но брат ничего не слушал и пер напролом, так что пришлось идти за ним, прикрыв глаза, как в детстве при просмотре ужастика. Это потом Мик узнал, что Тео входит в любую среду, как нож в масло, а тогда он был уверен, что брат нарывается и выезжает на голом кураже. Ему просто везет, его ведь даже в школе никогда не били за хипповский прикид.
Они протискивались всё дальше в прокуренное гудящее нутро. Страшные лысые дядьки в берцах и подтяжках давали им дорогу, хлопали Тео по узким плечам, как своего. Они встали перед самой сценой, где уже колбасилась группа: ритм-секция, гитара, синтезатор и духовые, как в джазе. Но на джаз музыка была совсем не похожа. Играли что-то очень ритмичное и заводное, и Мик быстро обнаружил, что колбасится вместе со всеми. По счастью или несчастью, его самого объектив любительской камеры не зацепил. Но зато — он промотал до нужного места и замер — у него было главное.
Рослый клавишник, одетый, как и остальные музыканты, во всё клетчатое, в перерыве между песнями махнул в их сторону: «Давай сюда!» — как Мику почудилось, в шутку. Тео рассмеялся и помахал в воздухе указательным пальцем. Ему проорали в три глотки нечто, что Мик перевел со столичного жаргона как «Струсил». В ответ Тео вскинул согнутую в локте руку и ребром ладони ударил себя по предплечью. Сбросил пиджак, одним прыжком взлетел на сцену. Мик задохнулся от восторга. Брат поменял в синтезаторе регистр и заиграл вступление, чуть пританцовывая в такт, закусив на улыбке губу — тонкий, как щепка, в своей черной водолазке и тугих джинсах, один посреди моря бильярдных шаров. Нафига он торчит в этой консе, думал Мик, он же готовая рок-звезда. Сердце у него колотилось как бешеное — и тогда, и теперь, хотя он знал уже, что ничего не случится и скины не разорвут брата за его апломб, потому что он уже делал это сто раз.
Читать дальше
Конец ознакомительного отрывка
Купить книгу