Вадим Макшеев - Разбитое зеркало

А зимой прислали новое положение о дополнительной оплате работникам животноводства. За сверхплановый приплод молодняка и высокую продуктивность скота можно им было теперь в конце года давать с фермы маленьких телят и ягнят. Начислил я доплату дояркам, телятницам, начислил и Ольге. Пришлось ей по новому положению пять ягнят. Доярки и телятницы свое получили, а Ольга с фермы взяла всего двух ягушек. Зарабатывали тогда колхозники очень мало, а надо было налог платить, на государственные займы еще сколько лет после войны подписывались, да еще высчитают за общественное питание, дадут иногда самотканого холста на штаны, сыромятной кожи на обувку — все не бесплатно, за все удерживали. И когда производили в конце года окончательный расчет по трудодням, оказывалось, что не колхоз должен колхозникам, а они оставались должны колхозу. Было так до середины пятидесятых годов, пока не повысили закупочные цены на продукцию. До того, к примеру, сдаст колхоз в мясопоставку корову — получит за нее рублей пятьдесят, по нынешним деньгам — пятерку. А с колхоза тоже взыскивали подоходный налог и страховку, на производственные нужды средства требовались — керосину купить, гвоздей, сельскохозяйственный инвентарь надо было приобретать — плуги, бороны, сеялки, косилки… Сколько же после этого оставалось колхозникам? Обходилось на трудодень около рубля, в нынешнем исчислении — гривенник на день. Да и то не каждая колхозница этот трудодень выработает — нормы большие, работа тяжелая… Из песни слова не выкинешь, того, что было, не вычеркнешь.

В деревнях, что поближе к городу, колхозников выручал рынок, а в нашем краю некому было продать ведро картошки. Да, к слову, не в каждой семье хватало картошки, ею в основном питались и спасались. Зерна получали по 300—400 граммов на трудодень — какой это хлеб, если в семье еще и малые ребятишки?

Тем более можно было подивиться, что взяла Ольга из пяти причитавшихся ей ягнят только двух. При той-то нашей бедности…

Председатель решил: мудрит она — хочет, чтобы ягнята на колхозном сене подросли, потом, ближе к весне, их заберет. Только вот скот уже и на пастбище выгнали, а ягнята все в отаре.

Послал он посыльную, чтобы Ольга явилась в контору. Пришла, села на лавку напротив председательского стола. Председатель был недавно к нам присланный, привычный разговаривать с народом только через стол:

— Ты почему, Василевская, не забираешь своих овец с фермы? — спрашивает.

— Да я и не буду их брать, — отвечает.

— Как это «не буду»? Положено. Нечего личный скот на колхозном дворе держать. Сегодня же убирай.

— Пусть колхозу останутся. Не уберегла я тогда… Так заместо тех.

Я за своим столом в лицевые счета разноску делал. Не утерпел, вмешался в разговор:

— Ты же не виновата, Ольга. Списали тех овечек.

— Все одно, не стану, — повторила упрямо. — Мне двух ягнят хватит, а эти — колхозу.

— Чудная, — пожал плечами председатель, когда она ушла. — Как же теперь в районе объяснить?

Овечек она так и не взяла, но должного ей никто не воздал. Время было другое, и сами мы были другими. Это сейчас добрее стали, понятливей. Иначе обо всем судим.

Сколько лет прошло, забылось многое. И те овечки забылись. Капелька в море. Колхоз не разбогател, да и колхоза того нет. И все же, все же…

— Миленьки вы мои…

Шел к ней, боялся — увижу дряхлую, немощную, а она еще шустра не по годам, не по жизни своей.

— Сколько же тебе годов, Ольга?

— Семьдесят третий идет. Семьдесят третий, миленький… Да я еще, слава богу! Скотину до прошлого лета держала. Может, и не сбыла бы, да с сеном трудно — че-то литовка тяжела стала.

— Одна себе косила?

— Кто ж за меня будет? И копны завсе сама клала. Привычна одна. Ну, а как метать, Грунюшка со своим мужиком пособляли. Свои ведь. Здесь-то покос далеко, несподручно, да трава худа — больше осока, топлыш везде. А в Маломуромке, когда народ разъехался, на лужке рядом с домом косила. Там-то — сухой ногой.

Вспомнил вдруг — в году семидесятом, а может, чуть раньше, получаю в Томске телеграмму: «Председатель сельсовета Головин отнял покос Василевской». Подпись — Яструбенко. Поначалу не мог сообразить — какой такой покос, что за Яструбенко? Потом вспомнил — так это же муж Ольгиной сестры — Грунюшки. Тогда я в областной газете работал, вроде, большой человек для них. Вот он, Яструбенко, и послал мне телеграмму.

В ту пору в Каргасокском райкоме партии работал мой хороший знакомый — Иван Федорович Григорьев. Когда еще Васюганский район существовал, был начальником земотдела, после, когда район объединили, перевели его в Каргасокский, райком. Позвонил ему: помните, мол, Ольгу Василевскую из колхоза «Магнитострой»? Когда-то на весь район славилась. Так вот, теперь она одна в Маломуромке. Одна из всего колхоза. А председатель сельсовета у нее покос отобрал. Помогите ей…