Вадим Макшеев - Разбитое зеркало

Теперь иногда думаю — выряди в ту пору наших деревенских баб в платья да кофты, какие сейчас их ровня носит, скинь они свои линялые платки и сыромятные черки, обуй туфельки на каблуках либо босоножки, да прически бы им, косметику, бижутерию всякую… Да ведь которые бы красавицами смотрелись! А тогда все они какие-то серые были. От работы, от жизни той.

В деревне у нас бабенок, которые помоложе, звали запросто: Кланька, Лизка, Тайка. Женщин постарше — Дунюшка, Аганюшка, Аннушка, за глаза звали по фамилиям: Горбуниха, Бородиниха, Жучиха… А Ольгу в глаза и за глаза называли строго — Ольга.

Вглядываясь в нее сейчас, вдруг подумал — а ведь, наверное, красива она была в молодости. Глаза большие, черты лица правильные. Только совсем сухонькая стала, тщедушная, носик востренький. Четверть века минуло, как уехал я из этих мест, ей тогда уже было под пятьдесят. А человек, как ему через полсотни перевалит, быстро стареет. Цепляйся, не цепляйся…

Собрав на стол, достала она из подпола бог весть с каких пор хранившуюся бутылку шампанского, осторожно обтерла ее тряпицей:

— Уж не прогневайтесь, если что не так… Угощайтесь, миленьки мои. Поди, не придется больше свидеться…

Сняла платок, обнажив над бровями светлую полоску незагоревшего лба, пригладила волосы, заплетенные в узелочек на затылке, присела с краешку к столу.

Наверное, в самом деле не свидимся. Наверное… За двадцать шесть лет впервой сюда приехал, когда еще соберусь. Да соберусь ли? Не угадаешь в наше тревожное время, что будет со всеми нами на земле. Что и когда…

Спросил ее, о чем думал, когда шел сюда, в ее домишко. Спросил, винясь за кого-то:

— Сколько же тебе пенсии платят, Ольга?

— Сорок рублей. Да это уже недавно добавили, а то двадцать восемь получала. — Вздохнула тихонечко. — Да не в этом дело — есть маленько денег, скотину до прошлого года держала, случится со мной что — все припасено. Не в этом дело, — повторила она. — Обидно. Работала, работала, покель колхоз был…

Что мог я сказать ей? Что так сложилось у многих, кто выбыл из колхозов в годы, когда тысячи их по всей стране соединяли, укрупняли, реорганизовывали? И наш колхоз тогда объединили с хозяйством за пятьсот с лишним километров от нашей деревни. Увезли на барже коровенок и лошадей, увезли локомобиль и два трактора, которыми мы к тому времени обзавелись, только постройку оставили — легче заново построить, нежели ломать и перевозить в такую даль. Да и не было у нас завидных построек-то. А переехало на новое место всего три семьи, остальные не стали трогаться. Создали из них бригаду, но вскоре и той не стало. Скотины не было, сеять — уже не сеяли. Из деревенских кто устроился на работу в соседний промхоз, кто — в нефтеразведку, которая, было, обосновалась в Маломуромке, Но затем и нефтеразведка перебазировалась. Уехали все, остались в деревне три семьи: Семен Сковородин с женой да две одиночки — Ольга Василевская и бабка Медведиха. Эта бабка, она нашей деревенской вовсе не была, приехала с кем-то из нефтеразведских, а затем, видно, уже некуда было ей податься, так и осталась в чьей-то пустой избе. Семен Сковородин года через три все же вместе со своей Морей уехал к дочери в Томск, остались Ольга да бабка Медведиха. Двое на всю деревню — одна в одном конце, другая — в другом. Зимой проторят тропку от избы к избе, ночью пометет буран — и следа незнатко. Светятся две керосиновые лампы на всю округу: на восток до жилья зимником полсотни километров, на запад — двадцать, к северу и югу — тайга без конца и краю. Затем и последних двух светляков не стало — уехала куда-то Медведиха, переехала Ольга к Груне в Тевриз. Только с сестрой жить не стала, купила избенку и поселилась одна. Теперь уже насовсем. Чего загадывать…

А пенсию с кого спрашивать, с кого справлять? Колхоза, где работала, давно не существует — объединялся, укрупнялся и сошел на нет. Скольких сельхозартелей и колхозов не стало — менялись центральные усадьбы, сменялось начальство, менялись названия: «Путь социализма», «Заря», «Красное знамя», имени того-то, имени того-то… Часть названий уже и позабылась, помнятся только названия деревень.

Сколько колхозников в разное время по разным причинам в предпенсионном возрасте выбыло из тысяч исчезнувших колхозов, сызнова на склоне лет начав зарабатывать себе трудовой стаж! Пенсия-то — она ведь зависит от того, сколько зарабатывал, а в колхозе работа была, заработка не было. Может, где-нибудь в Средней Азии или на Кавказе и был трудодень богатым, а в русских колхозах богатого трудодня не было. А как трудились сложившие головы мужики, сколько сил положили женщины, проводившие их на фронт, павших — кого на своей, русской, земле, кого на далекой стороне, на чужой земле, которую из неволи вызволяли! И сколько тех женщин уже тоже сошло с тех пор в могилы со своими горестями, болезнями и маятой, со своей нелегкой судьбою! Но еще многие живут, помнят…