Шубханги Сваруп - Широты тягот

После женитьбы отец Платона отправил своим родителям фотографию с ним и Розмари. Потом фотокарточка перешла к их внуку, Платону. Студийная, тонированная сепией, она была единственным имевшимся у него изображением родителей.

Волосы отца на снимке смазаны маслом и разделены пробором. Он чисто выбрит. Одет в чистые, выглаженные лонги и рубашку. На лице у него сияет улыбка. Зубы в темных пятнах от бетеля. Даже его глаза и те словно улыбаются. Улыбка отца так заразительна, что, глядя на него, Платон сам невольно улыбался. Интересно, думал он, легко ли было его отцу общаться с женщинами? Или в присутствии матери он запинался от неловкости? Предпочитал ли он царство мыслей рабству мелкой поденщины? Бывала ли и у него тоже непроизвольная дрожь?

Этот человек оставался чужим. Иногда он походил на благодушного дядюшку, иногда — на старшего брата. Перегнав своего отца на фотографии по возрасту, Платон стал смотреть на него как на веселого младшекурсника. Но как отца он не воспринимал его никогда.

Она стоит поодаль. Опустив глаза, устремив их в какую-то точку между объективом и полом. Ростом она ниже отца. С виду почти девчонка, но на лице застыла недетская настороженность. Она не улыбается. И совсем не похожа на жену и тем более на мать. Платон не мог понять ее, даже на фотографии.

Теперь эта фотография лежит между страницами его блокнота, а тот, помеченный как антиправительственная пропаганда, — на каком-то казенном складе. Но образ матери исчез. Богомол съел его, прежде чем покинуть камеру.

Где-то в далекой определенности будущего Платон — свободный человек, скитающийся по джунглям Намдапхи вместе с другими вооруженными повстанц [34] Природоохранная территория на северо-востоке Индии. ами. Он бросает вызов своей одержимости смертью, разглядывая кусок янтаря, который лежит на его дрожащей ладони. Внутри смолы — геккончик, избавленный от распада. Когда бирманец ударил мать Платона ногой, ее утроба могла затвердеть, околоплодные воды — вытечь, и Платон превратился бы в окаменелость, даже не успев впервые открыть глаза.

Хозяин янтаря — мятежник-качин, который помог Платону обойти Гибельное озеро, одолеть перевал Пангсау и пересечь индийскую границу, чтобы попасть в соединяющие две страны джунгли. Уже не первое десятилетие эта приграничная область принадлежит не столько государствам, сколько Качинской армии независимости. Янтарь достался качину в наследство; он был найден в одном из карьеров его родной долины Хуконг. Бирманская разновидность янтаря, бирмит, считается самой твердой и древней. Однако куски вроде этого — тусклые, подпорченные грязью и трещинами — хороши только как безделушки. В родном доме молодого качина стоит корыто, полное кусков янтаря с ископаемыми. Там весь мир, каким он был тогда. Пчелы, комары, мухи, цветы, глина, кора, осы, ракушки — но ничего человеческого. Людей тогда не существовало, поскольку людей, погребенных в янтаре, не обнаружено.

В годы Второй мировой союзнические войска провели через север Бирмы дорогу между Восточной Индией и Китаем. По ней к качинам пришли загорелые американцы. Один офицер — лицо у него было красное, как свекла, — увидел корыто с янтарем и предложил деду приятеля Платона обменять его на серебряные монеты. Тот задумался. В тогдашние неспокойные времена серебро обеспечивало его семье если не будущее, то по крайней мере возможность побега. И он дал согласие.

Краснолицый так и не вернулся к нему с монетами. Его обезглавили, а голову повесили на придорожное дерево. Тело, по слухам, разрубили на куски и выбросили в Гибельное озеро. Туда уже рухнуло множество самолетов. Но, не довольствуясь металлом, озеро требовало еще и крови.

Хотя мистическая месть и охота за головами были качинам не в новинку, этот конкретный пример произвел на владельца янтаря глубокое впечатление. Голова белого человека, из которой выпустили кровь, оказалась самым бледным предметом, какой он когда-либо видел. Загорелая кожа слезла, обнажив полупрозрачную плоть и скользкие вены. Более того — дед клялся, что в черепе казненного был мозг свиньи. Даже пчелы и осы, плененные в янтаре, счастливее этой оставшейся без тела головы, заключил он. Смерть не разрушила их физической целостности. И он решил никогда больше не расставаться с семейной коллекцией. “Все войны ведутся за право умереть с достоинством”, — говорил он позже своим детям.

Как-то в летнюю ночь юноша стянул из дедушкиного корыта один кусок. Попроси его кто-нибудь вернуть украденное, он тут же послушался бы. Но, уходя из дома к повстанцам, он никого об этом не предупредил. У него не хватило духу попрощаться с родными.