Шубханги Сваруп - Широты тягот

Если бы мне хватило смелости сказать тебе правду, я бы ее сказала! — это словно отчаянный крик в недрах ее души. Но у меня нет сил даже лгать. Я нема.

У меня тоже был сын, признается Тапа. Когда-то у меня тоже была жена. Но теперь я нем, как и ты. И, как ты, погружаюсь все глубже с каждым днем.

Но ты не убийца.

Ужаснувшись тому, что порождается молчанием, Тапа спрашивает:

— Вы что-нибудь ели?

— Нет, — говорит она. — Мой голод умер много лет назад.

Британцы и японцы покинули острова. Индийские правители привезли на архипелаг кое-что новое. То, что веками процветало на материке и символизировало новорожденную республику с точностью, недоступной даже трехцветному флагу, — нищету.

Острова были переполнены беженцами из Восточного Пакистана, с той стороны Бенгальского залива. И каждый день их становилось все больше. В отсутствие средств к существованию и без явных виновников вроде циклона или имперской власти нищета разрасталась буйно, как сорняк.

Розмари была на седьмом месяце беременности. Она работала на огороде, продавала то, что могла, и кормила остатками свой растущий живот. Бирманец пил в ожидании. Время от времени он приносил домой что-нибудь съедобное. Манго, морского леща, курицу, ананас. Она была благодарна за все.

Потом бирманец пропал на целых три дня. Умаявшись сидеть дома, он отправился рыбачить. На четвертое утро он вернулся с мешком за плечами. В мешке лежала черепаха — еще живая, весом не меньше двадцати килограммов. Те жалкие порции мяса, которые ему удавалось добыть в течение последнего месяца, не шли с этим ни в какое сравнение.

Розмари была в восторге. При разумной экономии такого крупного животного могло хватить на полмесяца. Заняв у соседей жестяное ведро нужного размера, она посадила туда черепаху и поставила в уголок. Она начала с ног, отрубая и готовя по одной в день. При этом она не забывала кормить черепаху и лечить ей раны. Другого способа сохранить мясо свежим не было.

Как-то утром, меняя смешанную с кровью воду в ведре на чистую, Розмари сделала ошибку, посмотрев черепахе в глаза. В них стояли слезы.

В тот же день она убила черепаху. В результате мясо съели всего за десять дней. Остались одни кости, их она вынесла сушиться под открытое небо.

Приближался восьмой месяц, и голод мучил Розмари все сильнее и сильнее, иногда до головокружения. Ее позвоночник еле справлялся с весом голодного ребенка. Как-то утром она в отчаянии взяла черепашьи кости и размолола их в муку. Потом сварила из нее кашу с помидорами и съела.

Когда она тащила свое набухшее тело по огороду, солнце разожгло в ее голове боль. Добравшись до комнаты, она присела в уголке и сжала руками лоб, точно готовую взорваться бомбу.

Явившись вечером домой, бирманец не заметил ничего необычного. На кухне царил разгром. В комнате было не прибрано, гамаки на ночь не вывешены. Его жена, обычно хлопочущая без передышки, съежилась в углу, обхватив себя руками, точно боялась развалиться на части.

Но в хмельной горячке все это не имело значения. Швырнув у порога свою холщовую сумку, бирманец с ухмылкой протопал внутрь нарочито размашистыми шагами.

Розмари не подняла глаз и не поздоровалась.

— Жена, подай обед своему уставшему от трудов мужу, — сказал он.

— Ничего нет.

— Но я голоден. Я сегодня много работал.

— Тогда приготовь себе сам.

Бирманец оборвал свой марш по комнате. Все шесть лет брака жена безропотно подавала ему пищу, пусть даже иногда это была лишь жидкая крупяная каша или ананас.

— Обслужи меня, — снова потребовал он.

— Нет.

Как популярный народный танец со знакомыми обоим движениями, началось избиение. Он ударил ее по лицу. Она отдернула голову. Это всегда подзадоривало его, поэтому он ее пнул.

Розмари оцепенела от боли. Боль вспыхнула у нее в утробе и прокатилась по мочевому пузырю, пояснице и ногам.

— Не бей своего ребенка, — сказала она.

— Не учи отца обращаться с ребенком. А может, он не мой?

Бирманцу стало стыдно, что он обзывает свою жену шлюхой. Это раздосадовало его, и теперь оставалось только повторить обвинение вслух.

— Шлюха! — взвизгнул он.

И пнул ее в бок. Ребенок пнул ее изнутри. Не в силах стерпеть боль, Розмари протянула руку и схватила толкушку для риса, лежащую поблизости. Она сама вырезала на ней силуэты рыбок и лягушек, и ее пальцы знали каждую линию и выемку так же хорошо, как рельеф мужнего тела.

Бирманец замахнулся ногой, чтобы ударить ее еще раз. Она ударила его толкушкой по лодыжке.