Матс Страндберг - Последняя комета

– По-твоему, Томми убил ее? Поэтому ты спрашиваешь?

Я не в состоянии произнести ни слова.

А Каролин не спускает с меня глаз:

– Есть такие слухи?

Я качаю головой. Пытаюсь улыбнуться:

– Нет, насколько мне известно. Все, похоже, едины во мнении, что это сделал я.

Каролин не улыбается в ответ. Я снова смотрю на пятно кентрантусов, и мне вспоминается букет, лежавший на куче медалей. Я ищу взглядом шалфей и нахожу его у забора.

Мой глаз фиксирует слабое движение сбоку, и, посмотрев в ту сторону, я вижу, как от гуляющего по дому сквозняка с похожим на вздох звуком чуть приоткрывается дверь веранды. Кто-то открыл входную дверь с лицевой стороны. Каролин торопливо поднимается со стула.

– Оставайся здесь, – говорит она.

Ее ноги быстро семенят по деревянному полу. Она уже почти у выхода с веранды, когда дверь распахивается.

– Любимая? Ты здесь?

Я узнаю голос. Но не могу поверить собственным ушам.

– Подожди! – кричит Каролин.

Однако ее гость уже выходит на веранду. Наши взгляды встречаются.

На Томми тренировочный костюм. Волосы все еще влажные. Я чувствую запах хлорки, исходящий от его сумки. Запах Тильды. Даже на свежем воздухе он столь сильный, что создается ощущение, словно она здесь.

– Симон, – говорит Томми, стараясь скрыть свое замешательство. – Как приятно тебя видеть. Надеюсь, я не помешал. Мне надо обсудить кое-какие вещи с Каролин…

Она даже не пытается подыгрывать ему. Просто стоит между нами.

– Мне уже пора уходить, – бормочу я и встаю.

– Нет. Останься, – говорит Каролин. Она подходит к Томми: – Это больше не играет никакой роли. Нам нечего скрывать.

Сейчас я знаю, почему Томми не сказал, чем он занимался в ту ночь, когда умерла Тильда. И теперь мне также известно, откуда взялся запах хлорки дома у Каролин, когда я приходила туда, и кто шумел на втором этаже. А также с чего вдруг Томми оказался «в наших краях» сегодня утром.

Он был у Каролин. И находился у нее, когда умерла Тильда.

Он не мог ее убить.

Сейчас я знаю, почему они избегали друг друга на похоронах. Просто боялись вызвать подозрения, потому что их отношения зашли слишком далеко. Они встречались тайно в течение всего лета, опасаясь бурной реакции со стороны Класа.

Именно о Каролин Томми говорил в машине, когда сказал, что он никогда не испытывал ничего такого прежде.

Кажется странным представить их вместе, но, пожалуй, еще более странно, что это не произошло раньше. Сейчас я думаю обо всех тех лагерях, куда Каролин ездила вместе с нами, ресторанах в отелях, где мы праздновали окончание соревнований, о долгих часах в автобусах, когда она сидела далеко впереди вместе с ним.

И у них было так много общих интересов: успехи Тильды, ее тело, ее десятые доли секунд.

Они рассказали Симону, что Тильда узнала об их отношениях и ей это не понравилось. И именно поэтому она злилась на Томми.

Здесь все логично. Но вроде бы не похоже на Тильду. Неужели подобное действительно могло задеть ее так сильно? Я не могу отделаться от мысли, что речь идет о чем-то ином. Пожалуй, даже неизвестном Каролин.

Пока я писала это, Томми прислал сообщение:

«Вам с Симоном надо прекратить изображать из себя сыщиков. Это не игра. Я беспокоюсь за тебя и даже серьезно подумываю рассказать твоему отцу, чем ты занимаешься».

Он, пожалуй, не напрасно волнуется. Сегодня секта самоубийц, выстроившись в длинную цепочку и держась за руки, прыгнула вместе в Большой каньон. Вооруженные отрицатели существования кометы захватили значительную часть территории Австралии и провозгласили собственную республику. Но я почти не смотрела новости. Могу думать только о Тильде.

Папа давно не будил нас с Мирандой в спешке. Нам некуда больше торопиться. Нет школы и визитов к врачу. Но сегодня он вошел в комнату и принялся меня трясти.

– Нам надо к отцу, – сказал он.

Моя сестра перетащила все одеяло на себя и завернулась в него. Она прижала меня к стене, и я с трудом выбралась оттуда, поскольку она вдобавок закинула на меня одну ногу. Когда же я сумела освободиться из плена и поднять ее из кровати, папа уже приготовил завтрак. На окне горела гирлянда, оставшаяся после нашего лжерождества. А поскольку мир снаружи выглядел серым из-за идущего там дождя, определить время на глаз не представлялось возможным.