Матс Страндберг - Последняя комета

Я поступила просто отвратительно. На самом же деле я понятия не имела, что сказала бы мама. Я была еще слишком маленькой, когда она умерла.

Папа выбежал из дома, и я даже испытала удовлетворение, услышав, как входная дверь захлопнулась за ним.

Но так продолжалось примерно пять секунд. Потом я заметила, что мои руки дрожат, и услышала плач Миранды из ее комнаты. Меня по-прежнему мучает совесть. Из-за нее, а не из-за папы.

Сегодня утром я получил смайлик, рожицу коалы от Тильды. Но стараюсь слишком не тешить себя надеждой: эта зверюшка, скорее всего, больше не означает для нее ничего особенного. Но я не удержался и спросил Юханнеса, не говорила ли она чего-нибудь Аманде. Он ответил только, что не знает. И я почувствовал по его короткому сообщению, насколько он устал от меня. И я понимаю его, ведь я уже и сам себя измучил.

Я кладу локти на ручку покупательской тележки и толкаю ее вперед, качу по пятнистому, выложенному клинкерной плиткой полу торгового центра. Смотрю на шведские яблоки и морковь, пучки сельдерея и лук, сливы и пакетики со шпинатом. Отсутствие ценников на табличках с названиями по-прежнему вызывает странное ощущение.

Наша планета теперь чувствует себя лучше, чем когда-либо за последнее время. Мы не отправляем еду, всякое барахло и сырье по всему земному шарику. Заводы, поглощавшие энергию и изрыгавшие из себя загрязнявшие атмосферу газы, подобно сотням великанов из сказки Люсинды, закрыты. Мы перестали летать и редко ездим на машинах, используем только крошечную толику электричества по сравнению с нашим недавним потреблением.

Мы, пожалуй, смогли бы спасти окружающую среду, если бы жили так раньше.

Для этого, выходит, требовалась комета.

Тильда всегда говорила, что я слишком много размышляю о вещах, которые не в состоянии изменить. Каждое мое утро начиналось с того, что я тянулся к телефону и просматривал новости. Каждое утро я ненавидел себя за это. Казалось, мы погружались в пучину. Все вроде бы было тесно связано. Одно плохое известие сменяло другое. Гибель медленно, но неотвратимо приближалась.

Джудетт подходит ко мне и кладет в тележку банку с солеными огурцами и еще одну с брусничным вареньем. Мой взгляд задерживается на крышках со сроком годности, который никогда не наступит.

– У них почти закончились помидоры, – говорю я.

– Нам нужна только картошка. Стина собирается приготовить стейк в выходные.

– Ты имеешь в виду настоящий воскресный стейк?

Джудетт удивленно приподнимает брови:

– Да. А что здесь плохого?

– Ничего. Но если послушать ее, это звучит, словно… я не знаю. Мы раньше же никогда не ели стейк по воскресеньям?

Джудетт вздыхает. Внезапно я вижу, насколько она уставшая. Сегодня ночью я слышал ее плач в ванной.

– Ты мог бы быть немного добрее со Стиной, – говорит она. – Она же старается.

– Я знаю.

Я снова наклоняюсь над ручкой и трогаю тележку с места. Почему я так настроен против Стины? Почему все ее усилия только еще больше раздражают меня? Ответ, пожалуй, очевиден. Говорят ведь, что нас наиболее злят люди с чертами, напоминающими нам о том, что мы не любим в самих себе.

Я жду, пока Джудетт догонит меня с пакетом картофеля, который она несет в руках, как младенца. Мы проходим мясной отдел, где все выглядит так же, как и прежде. Мне становится интересно, кто может добровольно работать на бойне в последние недели своей жизни. Отдел молочных продуктов тоже выглядит прилично, хотя упаковки выглядят иначе и уже не так много всего.

Мы берем молоко и масло с полок. Лишь несколько марок мне знакомы. Государственные обертки просто-напросто рассказывают, что находится внутри. Темно-зеленый текст на белом фоне. Никаких фотографий колыхающихся на ветру рапсовых полей, никаких признаков тянущихся к небу пшеничных колосков.

– Что не так с Эммой? – спрашиваю я и снова начинаю катить тележку. – Я думал, все должно закончиться?

Джудетт берется за ручку:

– Давай я повезу.

– Но серьезно. Она, похоже, по-прежнему верит, что ребенок действительно родится.

– Ну и что? – говорит Джудетт и тянет тележку к себе.

– Она же больная.

– Или здоровее любого из нас.

– Но она ведь обманывает сама себя! И как терпит Мике? Ведь это был бы и его ребенок.

Мы останавливаемся среди полок с консервами. Джудетт поворачивается ко мне. Похоже, размышляет о чем-то.

– Может и нет.

– Что «нет»?

– Не терпит. Судя по всему, он останется в Эверкаликсе.