Эмма Донохью - Притяжение звезд

Под тарелками я обнаружила лист бумаги с надписью – краска на нем еще не высохла.

СОБЛЮДАЙТЕ ЧИСТОТУ, НАХОДИТЕСЬ В ТЕПЛЕ, ПИТАЙТЕСЬ ПРАВИЛЬНО, НО СТАРАЙТЕСЬ ПОТРЕБЛЯТЬ ГОРЮЧЕЕ И ПИЩУ УМЕРЕННО.

ЛОЖИТЕСЬ СПАТЬ ПОРАНЬШЕ, ПРОВЕТРИВАЙТЕ ПОМЕЩЕНИЯ, НО НЕ УСТРАИВАЙТЕ СКВОЗНЯКОВ.

СВЕЖИЙ ВОЗДУХ И ЧИСТЫЕ ПОЛЫ – ВОТ СПАСЕНИЕ СТРАНЫ!

Этот парадоксальный совет заставил меня криво улыбнуться: автор текста явно хотел смутить и того, кто сжигал чуть больше газа ради здоровья, и того, кто сжигал чуть меньше ради экономии. Мне самой уже становилось стыдно, когда я отказывала себе в маленьких удовольствиях: ведь другим сейчас куда хуже! Задымленный воздух, которым мы дышали каждый день, был буквально пропитан чувством вины.

Меня умиляла неутомимая Брайди, поедавшая пирог с крольчатиной с таким благодарным выражением лица, словно ее пригласили в ресторан отеля «Ритц».

Я заставила себя запустить ложку в жаркое. Одна ложка. Другая. Министерство продовольствия заявляло, будто в реальности питательность нашего рациона с начала войны улучшилась: стало больше овощей, меньше сахара. Ну а что они еще могли говорить…

Я рассказала Брайди, что до войны у нас был часовой перерыв, который мы проводили в столовой для медсестер.

Она изумилась:

– Целый час отдыха?

– Мы там читали вслух новости, вязали, пели и даже танцевали под граммофон.

– Танцы!

– Ну, не надо переоценивать. Мы не выпивали, не курили, даже после смены.

– Все равно весело.

– Называй меня Джулия, если хочешь.

Я сама удивилась своим словам, произнесенным почти шепотом. И добавила:

– Только не в присутствии пациентов.

Брайди кивнула и тихо повторила:

– Джулия.

– Извини, если я иногда бываю с тобой резкой.

– Вы… ты не бываешь.

– У меня характер не сахар, – призналась я вполголоса. – Испортился, как начался этот грипп. Я стала немного омертвелая.

– Ты не можешь немного умереть, – возразила она. – Если ты еще не в земле, то ты на сто процентов жива.

Я невесело ей улыбнулась.

Брайди покосилась на Мэри О’Рахилли – удостовериться, что та спит, а Айта Нунен и Делия Гарретт не подслушивают, – и зашептала:

– Внизу в столовой я слыхала разговор о том, как один парень свихнулся от гриппа и убил жену и детей.

– Похоже на выдумку, – заметила я (надеюсь, что это так). – Хотя были случаи, когда жертвы инфлюэнцы так настрадались от болезни, что кончали с собой…

Она перекрестилась.

– …Например, один мужчина вышел купить лекарства для себя и своей семьи, решил срезать путь через парк и пошел мимо пруда… Так потом констебли нашли его труп в пруду с лебедями.

– Утонул? – выдохнула испуганно Брайди.

– Или просто тронулся рассудком. А может, у него был сильный жар, и он решил охладиться… Или споткнулся и случайно упал в воду.

Она посмотрела на Айту Нунен.

– За этой твоей с высокой температурой нужен глаз да глаз.

– О, я никогда не оставляю ни острых предметов, ни бинтов рядом с бредящими пациентками.

Ровный лоб Брайди избороздили морщинки.

– А в чем опасность бинтов?

Я жестом продемонстрировала, как бинтом можно обмотать шею.

– О…

Я не стала рассказывать Брайди о девочке, которая чуть не до смерти задушила себя бандажом в туалете, хорошо, сестра Финниган ее там обнаружила. Сильного жара у нее не было, просто девочку охватило отчаяние: в свои двенадцать лет она была на седьмом месяце. Причем, судя по ее отрывочным намекам, мы подозревали, что с ней это сделал родной отец.

Стоя рядом с левой кроватью, Брайди пристально смотрела на Айту Нунен.

– Синюшные, – пробормотала она.

– Что?

– Ее ногти. Это то, о чем ты мне говорила: красный, коричневый, синий, черный?

Я поспешила к кровати. Кожа под ногтями у Айты Нунен и впрямь потемнела, что могло говорить о прогрессирующем цианозе, но отекшее лицо по-прежнему оставалось пунцовым. Меня, правда, встревожила ее свистящая одышка: точно воздух оказался заперт в волынке, тщетно растягивая кожу и не находя выхода. Я сосчитала вдохи и выдохи: тридцать шесть в минуту, то есть сердце и легкие работали на пределе возможностей. Она мне напоминала пыхтящего гребца, изо всех сил старающегося догрести до берега. Пациентку бил озноб, и я, укутав ее платком, накрыла вторым одеялом. Пульс участился до ста четырех ударов, но пульсовое давление, по-моему, ослабло.

– У вас кружится голова, миссис Нунен?

Она пробурчала что-то невразумительное.

Чтобы снизить ей давление, надо было бы поднять ноги на изножье кровати, но такое положение тела представляло опасность для ее застойных легких. Я лихорадочно пыталась найти выход из сложившейся ситуации. И ничего не предпринимала. Просто смотрела и ждала.