Эмма Донохью - Притяжение звезд

Я заметила белое одеяние сестры Люк, которая семенила в направлении входа, с кожаной сумкой на плече и с небольшим свертком под мышкой.

Я не стала ее окликать. Я берегла дыхание, чтобы ее догнать.

Когда мои туфли затопали по мощеной дорожке за спиной монахини, она обернулась.

Она была без маски, ее губы сжаты в ниточку, а единственный глаз вытаращен.

– Сестра Пауэр, что это вы… во имя всего святого… тут делаете?

– А вы что тут делаете?

Она мотнула головой в сторону серого фасада.

– Естественно, это самое подходящее место для ребенка, пока все не прояснится. Лучшее для него… и для вас… для всех заинтересованных сторон.

Я подошла ближе, и теперь меня от нее отделяли считаные дюймы.

– Я получила благословение у отца Ксавье. Отдайте ребенка!

Но монахиня еще крепче обхватила спящего Барнабаса.

– Честно говоря, сестра Пауэр, вы сейчас не в лучшей форме. Эта бедная девочка сегодня… я знаю, это вас сильно расстроило…

– Брайди Суини!

Я выкрикнула это имя так громко, что спешащие люди обернулись на меня. И добавила, уже тише:

– Одна из двадцати рабынь вашего монастыря!

Монахиня открыла рот и тут же его закрыла.

– Голодавшая, – говорила я. – Презираемая. Всю свою жизнь знавшая издевательства и грубость. Брайди для вас была всего лишь грязной сиротой. Бесплатной рабочей силой, и вы отнимали у нее все, что она зарабатывала. Скажите, когда вы отправили ее работать в мою палату, вам пришло в голову проверить, не больна ли она инфлюэнцей?

Барнабас распахнул глазки и покосился на сумрачный город вокруг.

– Да вы бредите, – выдохнула сестра Люк. – Вы говорите как помешанная. Какая связь между Брайди Суини и этим младенцем?

Я не знала, что ответить. Но знала, что две их души каким-то образом спаяны. Одна, едва родившаяся, другая, ушедшая до срока; они прожили на этой земле считаные часы, я не сомневалась: между ними был заключен договор, и я осталась перед Брайди в долгу.

– У меня есть разрешение священника. Отдайте его мне сейчас же.

Пауза. Потом сестра Люк передала мне в руки завернутого в одеяльца Барнабаса и поставила к моим ногам сумку с детскими вещами.

Ребенок жалобно хныкнул. Я сунула его под пелерину, чтобы уберечь от морозного ноябрьского воздуха.

– И что вы людям скажете? – спросила монахиня с холодком.

Я не была обязана отвечать. Но ответила:

– Что он мой кузен из деревни.

Она фыркнула.

– Все же будут считать, что он – ваш.

Я уловила ее язвительный намек.

– А еще, чего доброго, решат, что отцом является ваш брат, – добавила она со знанием дела.

Позор для семьи. Она об этом?

Но потом мой гнев улетучился. Кто же станет позорить такого парня, как Тим, который не мог даже ответить?

И я не стала тратить на нее свое красноречие. Подхватив сумку, зашагала по улице в обратную сторону. Я смотрела себе под ноги, на свои туфли, мерно опускавшиеся на камни мостовой, стараясь ступать осторожно, чтобы не споткнуться и не выронить свою ношу.

Что я делала – несла домой слабенького младенца, чтобы огорошить брата, который не выносил ни шума, ни помех своему привычному образу жизни? Тим и так уж настрадался более чем достаточно, какое право я имела втягивать его в собственную авантюру?

Но он был ласковый парень, мысленно возражала я себе. И заботливый от природы: без всяких слов так чудесно обо мне заботился. И уж кто бы мог оказаться в столь странной ситуации с чужим младенцем, так это именно Тим.

Но меня обуревали и тревоги сугубо практического свойства. Я сойду с трамвая, и всю дорогу до дома мне придется идти пешком. Я не могла сесть на велосипед с ребенком в руках.

А что я ему скажу, как вообще начну этот разговор, едва войдя в дом? Тим, ты не поверишь… Я встретила одну девушку… Тим, подожди, пока я все не расскажу… Это Барнабас Уайт…

Я была не в состоянии убедить брата логикой или красноречием. Не было ли это мое состояние похоже на то, в каком оказался Тим, выбравшись из окопов и получив крещение кровью парня, которого он любил? Расскажу ли я когда-нибудь кому-то о том, что со мной приключилось… об этом горячечном или мечтательном сне последних трех дней… Если да, то этим человеком будет Тим.

Может быть, притихшие улицы города потому и выглядели такими чужими, что я показывала их Барнабасу. Среди нас появился не объявленный заранее незнакомец, посланец с далекой звезды, медлящий вынести свое суждение. Дыши, дыши свежим воздухом, Барнабас, шептала я в его покрытое пушком темя. Потерпи немного, и мы будем дома, уже недолго. Потом ляжем спать. А что еще нам делать ночью? Завтра мы проснемся и посмотрим – ну, там и посмотрим.