Эмма Донохью - Притяжение звезд

– Уже вернулся… Он наверху, в родильном.

– Очень хорошо, – процедила я сквозь зубы.

Нехотя я положила Барнабаса обратно в колыбель. Он был так закутан, словно я собралась с ним на Северный полюс. Я взяла его медкарту и побежала искать священника.

Родильное отделение наверху походило на лабиринт с длинными и запутанными коридорами. И как же они обходились без врача-акушера теперь, когда доктор Линн уволокли в Дублинский замок? Я прошла мимо женщин, которые кашляли, тяжело дышали, потягивали горячий чай или виски с кипятком, отворачивались, сидели на корточках, поднимались на ноги, поглаживали свое бренное бремя, плакали. Горе беременным. Но и радость тоже. Горе и радость настолько переплелись, что их трудно было различить.

Я нашла отца Ксавье, который молился вместе с пациенткой. Увидев меня, он встал с колен и подошел, утирая нос платком.

Мне хотелось все сразу прояснить, и я выпалила:

– Я забираю ребенка домой.

Его седые кустистые брови взметнулись вверх.

Я изложила основные факты короткой биографии Барнабаса Уайта.

Священник озабоченно заметил:

– Но вы слишком молоды, чтобы взваливать на свои плечи столь тяжкое бремя.

– Мне тридцать лет, отец.

– А что, если вы выйдете замуж, сестра Пауэр, и Господь дарует вам собственного ребенка или многих?

Я не могла просто заявить: я хочу именно этого. И попыталась облечь это в слова, которые священник мог бы одобрить:

– Его мать скончалась сегодня во время моей смены. И я убеждена, что ответственность за него возложена на меня.

– Хм… – И тут старый священник заговорил о вещах вполне практических: – Я знаю, что вы, медицинские сестры, отличаетесь добротой души, аккуратно посещаете церковь. Но мою озабоченность скорее вызывает другая сторона.

Я вдруг ощутила такую усталость, что перестала его понимать.

Он пояснил свои слова:

– Его мать была, мягко говоря, обездоленной. А если при более тщательном изучении его родословной обнаружится, что его отец был жестокосердый мерзавец или вырожденец… дурная кровь, знаете, как оно бывает?

– Но малыш не может ждать, когда мы тщательно изучим его родословную!

Отец Ксавье кивнул.

– Но имейте в виду: он, безусловно, не принадлежит вашему классу!

– Я не думаю, что младенец принадлежит какому-то классу.

– Да-да, вы мыслите весьма прогрессивно. Но факт остается фактом: вы не знаете, что вас ждет.

Я вспомнила темные колодцы младенческих глаз и заметила:

– Он тоже.

На сей раз священник ничего не ответил.

– Доброй ночи, отец.

И я двинулась к двери, как будто он дал мне свое благословение. Но услышала за спиной его шаги.

– Погодите.

Я обернулась.

– Как вы будете его называть?

– Он уже крещен под именем Барнабас.

– Нет, я имею в виду… Возможно, было бы лучше, если бы ваши соседи полагали, что он – ваш кузен из деревни?

Я об этом раньше как-то не думала – о позорном пятне приемыша, как кое-кто называл таких детей.

– Начать жизнь с чистого листа, понимаете?

Священник желал мне и ребенку добра.

– Я над этим подумаю, – пообещала я.

Я отошла назад, и отец Ксавье поднял руку, словно желая меня остановить. Но нет, он благословил меня крестным знамением.

Когда я спускалась по лестнице, мои ноги подрагивали.

На какое-то мгновение мне показалось, что я ошиблась дверью. Нет, это было наше родильное/инфекционное отделение, но вместо сестры Люк в палате находилась незнакомая сиделка и она чем-то поила Мэри О’Рахилли с ложки.

– А где сестра Люк?

Незнакомая сиделка ответила:

– Ушла передать сообщение.

Маленькая Юнис лежала в своей колыбели. Но вторая колыбель была пуста. У меня заколотилось сердце.

– Его забрала сестра Люк, – прошептала мне Мэри О’Рахилли.

Я развернулась на каблуках.

Выходит, монахиня намеревалась сама передать его на попечение ордену, просто чтобы досадить мне?

Я пулей помчалась вниз по лестнице. Был ли еще какой-нибудь пункт больничного протокола, который я не нарушила?

Я шагнула в сторону, пропуская двух мужчин с гробом, которые выходили из дверей, – судя по тому, как они его несли, гроб был легкий, значит, пустой. Я выбежала на холодный воздух и припустила по улице.

Ночь была темная, безлунная. Я свернула за угол.

Потом еще раз.

Меня кольнуло дурное предчувствие. Может быть, я забыла дорогу к дому матери и ребенка, вписанному в медкарту Онор Уайт? Или перепутала его с каким-то другим? Я замерла, скользя взглядом по шеренге еле заметных в темноте домов. Это оно, то высокое каменное здание на углу?