Владимир Мазурин - Дурные деньги

Ниночка почувствовала судорогу в горле.

«Санька? — выдавила она. — Ты что, смеешься?»

«Нисколько, — уверенно ответил Витька. — Хоть сейчас пойдем и спросим у него… И потом — откуда я знаю? Может, у тебя еще кто был…»

Ниночка отвернулась к забору, мимо которого они проходили, и заплакала.

«Ну, вот что…»

Витька остановился над ней, жалкой, несчастной, придавленной его безжалостными словами.

«Можно к врачу обратиться…»

Ниночка ничего не ответила, повернулась и зашагала прочь — почти побежала. Витька, видимо чего-то испугавшись, догнал ее.

«Только не вздумай чего… Пусть хоть и от меня… Только что я за отец? Мне еще в армии служить…»

Она не слушала его, убегая в сгущающиеся сумерки.

Узнав, что с Витькой вышел полный провал, Люська сказала:

«Делать нечего, пиши предкам. Так, мол, и так, загубил злодей девичью душу. Обещал жениться и обманул. А теперь мне — тебе то есть — остается только в омут вниз головой… Родители-то у тебя ничего? Без странностей?..»

Их комнату в общежитии знакомые девчонки окрестили «птичником». У всех троих — словно нарочно подбирали — оказались «птичьи» фамилии: Вера Гусева, Люська Цаплина и она, Ниночка Сорокина.

Отправив письмо родителям, Ниночка стала ждать. К удивлению «домоседки» Веры, она никуда не ходила. Придя с работы, ложилась в постель и лежала. Попросив у Веры «какую-нибудь» книжку, попробовала ее читать, но все ее старания вникнуть в смысл слов ни к чему не привели. Иногда, отчаявшись, она выходила из общежития и в одиночестве бродила по окрестным улицам, выбирая самые глухие и малолюдные из них. Вернувшись с одной из таких прогулок, она застала в комнате своих родителей. Вера поила их чаем. Как только Ниночка вошла, она покинула комнату. Мать сразу в слезы, отец, сидя в сторонке на стуле, подавленно молчал. Ниночка, сев на кровать, отвернулась к стене и тоже молчала.

Неожиданно мать остановила слезы, вытерла лицо ладонью и обычным своим голосом сказала:

— Ладно. Слезами горю не поможешь. Давайте решать, как быть. Чего ты надумала, дочка?

Ниночка продолжала молчать и молчала так долго, что в горле у нее пересохло. Мать еще раз повторила вопрос, отец к ней присоединился:

— Скажи, дочка…

— Ничего не надумала, — чужим голосом ответила Ниночка.

— Вот и хорошо, вот и хорошо, — словно бы обрадовалась мать, — и не надо ничего надумывать. Мы тут с отцом все обсудили и так решили: ты поедешь с нами в деревню.

— Зачем? — повернулась Ниночка к матери.

— Как зачем? Разве можно тебе одной оставаться! Что ты одна-то будешь делать, доченька? Давай уж говорить напрямую. Будешь хитрить — только себя обманешь. Хочешь не хочешь, а от ребенка теперь никуда не денешься. Так уж лучше жить в открытую — тебе же легче будет. Добрые люди поймут, посочувствуют, а злые… — Мать не договорила, махнула рукой. — Ну, да бог с ними, не об этом сейчас речь. В деревне-то тебе лучше будет, доченька. Мы рядом будем, всё не чужие люди. А ребенка мы себе возьмем, не старые ведь еще, воспитаем как надо. Так ли, отец?

Отец подтвердил: да, так.

— Тебе мы ни в чем перечить не будем, — продолжала мать. — Захочешь потом — снова уедешь в город. Не захочешь — оставайся в деревне. И в деревне жить можно, мы-то живем, и другие живут. Бог даст, встретишь хорошего человека… Молодая ведь еще, красивая. А случиться-то ведь может со всяким… Отец, ты теперь скажи, — обратилась мать к молчаливому главе семейства.

— Чего, Клава, говорить-то. Ты все хорошо сказала. Держись, дочка, отца с матерью — не пропадешь. Они уж тебя никогда не бросят — ни в горе, ни в беде.

— Вот-вот, — согласно закивала мать. — Разве мы тебя оставим, доченька? Разве мы дадим тебя в обиду?

Нельзя сказать, что Ниночка обрадовалась словам отца и матери, но у нее немного отлегло от сердца. Да, поехать в деревню — это был единственный выход в ее положении. Однако мысль о деревне вызвала у нее безнадежную скуку. Что она будет там делать? Сидеть дома и смотреть в окошко? Боже, какая тоска! Пойти некуда. Даже поговорить не с кем.

Мать еще о чем-то говорила, но Ниночка уже не слушала ее. В тот же день она сходила на комбинат и подала заявление на расчет.

Дома Ниночку не знали куда посадить и чем потчевать. С ней обращались так, словно она только что перенесла тяжелую болезнь. Здесь забота и предупредительность родителей раздражали меньше, чем на людях, и Ниночка принимала их уже спокойнее.

— Я на ферму не пойду сегодня, — решила мать. — Попрошу Маню Пирогову, она не откажет, еще разок подоит за меня…