Вадим Фадин - Хор мальчиков

— Вот я ворчу, — сказал Свешников Алику, — а на самом деле лучше ничего не трогать. Ведь стоит пройти желанной нами, чужестранцами, реформе правописания, как сотни тысяч, да что там — миллионы людей окажутся безграмотными.

— Так уж и желанной?

— Нами. Я подчеркнул: нами. Профанами, которым с непривычки многое в чужой речи кажется нелепым, а то и лишним: переведи любой немецкий текст на русский, подсчитай буквы — и увидишь, что он станет вдвое короче. Я ничего не смею утверждать, но, например, никак не могу представить себе мирную сценку, когда немецкие девчонки, сойдясь, щебечут о милых пустячках: невозможно легко «щебетать», одновременно соображая, как расставить во фразе громоздкие конструкции. Они и словечка не скажут в простоте, и спроси одну из легкомысленных будто бы гимназисточек, какой, милая, у нас год на дворе, так она вместо «девяносто седьмого» непременно выдаст: «Тысяча девятьсот девяносто седьмой». Скучно. До того скучно, что мне, прости, порою мнится, будто кое-что у этих дев устроено по-другому, нежели у наших.

Алик хохотнул, и Свешников, угадывая его реплику, сухо продолжил:

— Что же до моего неуспеха… Конечно, стыдно признаваться в собственной неспособности, только ведь известен пример, который что-то оправдывает: Набоков, прожив в Берлине пятнадцать лет, язык так и не освоил.

— У тебя свои знакомые, у меня — свои.

— С этим не поспоришь. Не печалюсь же я от незнакомства с каким-нибудь Микулой.

— Как ты сказал? С Микулой!

— Почему бы и нет? Хоть с кем. — Дмитрий Алексеевич, только что нервничавший из-за неизбежности ссоры, теперь откровенно забавлялся: — Мне достаточно своего круга, — пояснил он.

— Отчего же — с Микулой?

— К слову пришлось.

— Нет, почему ты так сказал? И, стой, эта наша внеплановая встреча — к чему она вообще? Или ты уже всё… оформил?

— Что тут оформлять? Ты и сам справишься, я тут ни при чём. Ты всё-таки и зарабатываешь что-то, и плату за квартиру, от жильцов, нам пока не отдаёшь. Неужели тебе не набрать… — и Дмитрий Алексеевич назвал известную ему сумму.

— Нет, что ты, намного больше, — побледнев, возразил Алик. — Ещё минимум два нуля!

— Ну, это от лукавого. Видишь ли, я знаю многое — у тебя только что был случай это заметить. И если угодно, вот второй случай: каки обещал, напоминаю о розыгрыше.

— Какой розыгрыш? Дело серьёзное.

— Куда уж серьёзнее, только я им больше не занимаюсь. Ради того, чтобы известить тебя об этом, я и назначил встречу. По телефону радостное известие прозвучало бы неопределённо, а здесь я могу сказать твёрдо: ничем не могу тебе помочь. Очень жаль…

— Жаль, жаль! Ты обещал мне деньги! — вскричал Алик, ударив кулаком по столу.

На них с интересом оглянулись.

— Положим, твёрдо я ничего не обещал, только хотел помочь, а потом вдруг увидел, что помогать, собственно, не в чем. Ты — не в беде, так что играй дальше без меня.

— Издевательство какое-то! — взорвался Алик, отодвигая свой стул.

— Что ты встаёшь? — удержал Свешников юношу, глянув на часы. — Посиди, нам ещё не всё принесли. Хотя мы и так не засидимся: слишком долго я тебя прождал.

Алик медленно опустился на место.

— Что же, согласимся, что розыгрыш не удался? Видно, автора подвели чувства юмора и меры, — сухо проговорил Свешников. — Честно говоря, я собирался начать помягче, да уж так речь повернула… Итак, посмотрим, что мы имеем: счётчик ничего не считает и не начинал считать, проценты не растут, дамы не просят алиментов и так далее. Задача у меня была — сделать, чтобы ты не волновался, так вот, я своего добился: ты можешь спать спокойно, счётчик ради таких копеек, какие ты проиграл, не включают.

— Копеек?!

— О, ты всё ещё помнишь о пропавших двух нулях? Забудь, их не было. И давай не будем уточнять, как они возникли: поверь, мы оба знаем это, пожалуй, одинаково хорошо. Или даже: я знаю больше. Откуда? Не стоит удивляться: я старый москвич — представить только, я прожил здесь шестьдесят лет — и могу знать всё и обо всех. Не так ли? Или — многое о многих, и знаю, чего и от кого из этих многих ожидать. Правда, сейчас я просчитался, не думал, что ваша операция подготовлена так небрежно.

— Какая операция? Никакой операции…

— Извини — розыгрыш. Тем более что я через неделю уезжаю, и хорошо, что мы с тобой больше не связаны расчётами.

До его отъезда оставалось меньше двух суток.

— Как же не связаны, если у меня вымогают дикие деньги? Меня могут убить!

— Извини, я повторяюсь, но разве ты не понял, что я знаю истинную сумму? Вовсе не дикую, но и не такую, чтобы мне сию секунду вытащить из кармана наличные. Да и с какой стати — мне? Решение может быть только одно: проиграл — выкручивайся, только не лги. Вопрос, мне кажется, закрыт…