Вадим Фадин - Хор мальчиков

— Да, это выглядит, как научная фантастика, но так уж сошлись обстоятельства, что в результате общей чехарды — перестройки, разоружения, глупых рассекречиваний, — я вдруг стал чист, как младенец. Тему, которую мы, как говорится, обслуживали, её мало того что рассекретили — а тут же буквально замусолили на международных конференциях — в Нью-Йорке, в Торонто, в Париже, далее — везде… От всего остался закон природы. И я — как младенец…

— Если так смотреть, то я, наверно, вообще не достиг ясельного возраста, — счастливо засмеялся Распопов. — Свободен? Да никаких преград… Я давно уже мотаюсь по командировкам — чего только мы не строили за границей! — сначала, понятно, не дальше ГДР, но потом — и в капстранах. Тем и жили: сам понимаешь, отовсюду было что привезти домой, даже от китайцев. Кстати, помнишь, мы как раз заканчивали школу, когда в продаже появились китайские плащи? Синие китайские плащи? Мы считали это криком моды. Ты стал носить одним из первых — и все завидовали.

— Какие, однако, ты помнишь подробности!

Удивление вышло наигранным, и Дмитрий Алексеевич осёкся, оттого что, оказывается, помнил и сам, как старшеклассники, ещё недавно довольные бумазейными курточками, а то и донашивавшие отцовские вещи, вдруг стали обращать внимание на одежду других и даже стараться хотя бы в чём-то уподобиться стилягам; нарядиться одновременно и в светлый пиджак, и в брусничную, с белой строчечкой, рубашку, и в башмаки на толстенном каучуке не удавалось никому, зато почти все обзавелись отчаянными белыми галстуками (пусть и не с американскими обезьянами, а всё ж — с китайскими драконами) из магазина в Столешниковом переулке. Теперь они уже замечали, что многие учителя, чтобы не испачкаться мелом, набрасывают поверх костюмов сатиновые халаты, как у фабричных рабочих, и среди них выделяется лишь молодая физичка в тяжёлом, подчёркивающем формы, вязаном платье; для школьников Зинаида Петровна была идеалом женщины.

— Зитта! — причмокнув, вспомнил Распопов её прозвище.

— Она жива ль, не знаешь?

— Ты что-то слышал?

— Нет, к счастью. Просто мы с тобой дожили до таких лет, когда все, кто старше нас, относятся к группе риска. А Зитта — она старше лет на десять или пятнадцать. Тогда была — вдвое. Теперь и мы… Только приехав, я хотел сразу обзвонить кое-кого из ребят — и, веришь ли, побоялся: а вдруг с человеком что-то случилось? Я кое-как связывался весь год с одним лишь Вечесловым — вот у него и выспросил, всё ли со всеми ль в порядке. О Зитте же сейчас просто пришлось к слову: её муж был каким-то спортивным функционером, и ты мог его знать.

— Был да сплыл?.. Нет, я не встречал такого. У нас слишком много народу — и все играют во что-то, да не вместе, а одни — в городки, другие — в шахматы…

— Тогда уж — в карты? И кстати, вернёмся же к ним, наконец: насколько я понял, вы обсудили всем классом…

— …и, заметь, осудили. Не обессудь. Смотри, вот и срифмовал ось…

Каламбура Свешников не оценил, а только задумался. Не могло же случиться так, что хорошие знакомые, уйма народу, узнав о его трудностях, лишь посокрушались — и разошлись. Распопов сказал «осудили», — и Дмитрий Алексеевич, в первую минуту встревожившись, именно от этого слова и стал понемногу успокаиваться и всё пытался принизить в уме прошедшее собрание, равняя его с наивной комсомольской игрою из книжек, вроде суда над Евгением Онегиным. Тем не менее Свешников ожидал абсурдных осложнений, подозревая, что одноклассники почувствовали: он — не наш; они могли понимать его, сочувствовать или завидовать, но — наблюдая уже со стороны, оттого что воспоминания больше не получалось соотнести с действительностью.

— Разве — судили? Как это? И как же они — вы — могли судить меня в моё отсутствие? — возмутился Дмитрий Алексеевич. — Не зная подоплёки?

— Знай я её раньше — вообще не связывался бы…

— Что, теперь уже — поздно? — с надеждою поинтересовался Свешников.

— Нам поначалу даже интересней было — без тебя, потому что пришлось кое-что присочинить, пофантазировать, пока окончательно не раскололся Денис, да всё равно — поговорили и разошлись, а вот мне поручили продолжить.

— С какой стати — тебе?

— Я сам намекнул… С той стати, что без меня пришлось бы тебе отбывать на свою Неметчину несолоно хлебавши. Ты всё секретничал, а надо было бы довериться. Всё равно сейчас о твоём деле я знаю уже больше тебя.

— Вижу, ребята поупражнялись в остротах в мой адрес.