Юрий Поляков - Совдетство

Закончив песню, Георгий Максимович пошатнулся, и Даша, как санитарка, подставив плечо, увела его в комнату. После неловкого молчания Сергей Дмитриевич предложил, не чокаясь, выпить за Михаила Генриховича.

– А кто это? – спросил я тихо тетю Валю.

– Папа дяди Юры… Муж Елизаветы Михайловны.

Когда расходились, старый инженер расщедрился и подарил мне вскрытый конверт с тремя одинаковыми бельгийскими марками. Одну я оставил себе, а за две другие выменял у Пархая «Кению-Танганьику-Уганду». Три страны – одна марка. Большая редкость!

Ширму с драконами после поминок забрал себе на память Нетто, вскоре исчезла и кушетка, осталась только этажерка, и на ней год стоял кладбищенский фотопортрет бабушки Елизаветы Михайловны с черной ленточкой, перетягивающей угол снимка. Теперь на полке выстроились по росту мраморные слоники, которых покойная терпеть не могла. Там, где она обитала в тесноте, но не в обиде, уместились холодильник «Апшерон», тумбочка с огромным телевизором «Темп», а на широкий подоконник водрузили магнитофон «Комета». Когда я вошел, он громко играл любимый башашкинский джаз, отчего дядя Юра и не услышал мой звонок.

В комнате Батуриных мебель стоит впритирку. Обеденный стол упирается в сервант с горкой. К второму подоконнику, забитому цветочными горшками, примыкает полированный гардероб, и если открыть сворку, то окна уже не видно. Между шкафом и полутороспальной кроватью втиснуты тонконогая радиола «Ригонда» и высокий торшер с розовым абажуром, похожий на фламинго из журнала «Вокруг света». Когда я остаюсь здесь ночевать, мне стелют на полу, под обеденным столом. В детстве я говорил, что больше всего на свете люблю спать под столом у Башашкиных.

– Почему, Юрочка?

– Там не так тепло и не так холодно, не так просторно и не так тесно…

Этот мой ответ почему-то приводил взрослых в восторг.

Войдя вслед за дядей Юрой в комнату, я увидел возле холодильника два открытых чемодана, один обычный, фибровый с вещами, а второй огромный, деревянный, с продуктами. В нем были плотно уложены пакеты с рисом, гречкой и сахарным песком, а также несколько длинных коробок тонких макарон. Рядом стоял большой рюкзак, бугрившийся консервами. Не поместившиеся жестянки с говяжьей и свиной тушенкой были сложены рядом – пирамидкой. Особняком возвышались еще две башенки: бело-синие цилиндрики сгущенки и горбуша в собственном соку, из нее тетя Валя готовит очень вкусную уху. Видно, я позвонил как раз в тот момент, когда дядя Юра прикидывал, куда засунуть оставшиеся банки…

– Ого, поздравляю! – Он увидел в авоське мое приобретение. – А ты боялся! С маской теперь другая жизнь начнется! А поворотись-ка, племяшка! Ну, ты прямо – как фирмач из Интуриста! Сандалии – просто улет! Где прибарахлились?

– В «Детском мире».

– С ума сойти! Лидуша разбогатела?

– Взяла в кассе взаимопомощи.

– Тимофеич знает?

– Пока нет.

– Ладно, когда начнутся разборки полетов, мы будем далеко.

– А где тетя Валя?

– На службе. Ей отчет надо допечатать. Без этого отпуск не положен.

– Вот, маман у нее занимала, – я вынул из авоськи. коробочки с желатином.

– Очень хорошо! Соня уже спрашивала. Мы же у нее брали. Совсем желатин в магазинах пропал. Страна, где одно кончилось, а другого еще не завезли. Ты готов к активному отдыху?

– Не совсем…

– А что случилось?

– Еще надо в парикмахерскую забежать.

– Правильно. Оброс, а там сейчас тридцать! Жарища! Под Котовского будешь стричься?

– «Под скобку».

– Ого! Да ты, вижу, совсем пижоном заделался!

– Ага…

Вот тут вроде бы самое время – и попросить помощи, объяснить, что ни один нормальный человек не удержится, чтобы по номиналу не схватить серию «Фехтовальщики». Но я знал: взрослые не любят, если у них вот так сразу просят деньги. Сначала надо поговорить о жизни. Лида, когда хочет занять у сестры до получки, всегда сначала заводит речь про их деревянный дом на Овчинниковской набережной. Его снесли, когда мне было два года. Как он выглядел, я даже не представляю, но отчетливо вижу высокий порог, о который постоянно спотыкался и разбивал себе нос. Потом она вспоминает, как они ехали с бабушкой Маней в эвакуацию, как прятались во рвах от немецких самолетов, как отстала от поезда, а догнав эшелон, угостила сестру медицинским шоколадом. Тут тетя Валя начинает всхлипывать, и вот тогда моя дипломатичная маман просит ее выручить до аванса. Батурина всегда дает, но без особой радости.