Юрий Поляков - Совдетство

…ШЕ ЗНАМЯ СОЛИ…

Но поскольку слова в газетах всегда похожи друг на друга, понять, по правде говоря, не так уж трудно:

«ВЫШЕ ЗНАМЯ СОЛИДАРНОСТИ!»

И вот однажды, чтобы я не мешал играть взрослым в карты, Нетто выдал мне свою охотничью двустволку, конечно, без патронов, а Башашкин вручил военную фуражку, китель с сержантскими погонами, висевший на мне, как шинель на Дзержинском, и парадные хромовые сапоги, доходившие, как ботфорты, до самых «глупостей». Нарядив и полюбовавшись своей выдумкой, они поставили меня в караул перед уборной, чтобы я предупреждал желающих, если кабинка занята, а если свободна, требовал разрешение, и без него не допускал к «толчку». Соседей же предупредили: пропуском может служить любая бумажка – трамвайный билет, ненужная квитанция, фантик, наконец…

Но Семен Мигранович об этой договоренности ничего не знал. Тут надо бы сказать, что до Капустинских в их комнате жила Злата Яновна, одинокая дама с усиками. Всегда печальная и молчаливая, она сначала меланхолично молола зерна, вращая ручку кофемолки, похожей на маленькую шарманку. Потом, как и Серафима Николаевна, варила в турке свой душистый напиток, который пригубливала из маленькой чашки, чередуя глоток с глубокой затяжкой: сигарету соседка вставляла в длинный янтарный мундштук. (Но до поры до времени на меня это никак не действовало.)

Злата Яновна покупала свой «настоящий арабик» в очень красивом китайском магазине. Когда мы с родителями, направляясь в гости в Батуриным, выходим из метро на станции «Кировская», чтобы взять там торт или пирожные, в нос сразу ударяет запах свежемолотого кофе и пряных сладостей. Кажется, где-то за домами, во дворах, спрятана огромная медная кофемельница, и великан, вертя ручку, беспрерывно перетирает горы темно-коричневых ароматных зерен.

Улыбалась и даже расцветала Злата Яновна только в те редкие дни, когда к ней в гости приходил с тортом и вином ее лысый сослуживец, главный бухгалтер Семен Мигранович, чтобы, как она смущенно объясняла, «подбить баланс». Этим они прилежно занимались, заперев дверь и включив громкую музыку – очень красивую.

Нетто в таких случаях говорил, подмигивая:

– Под Равеля баланс подбивают, греховодники!

Так вот, в тот день в гостях у Златы Яновны был как раз Семен Мигранович. Я уже час стоял на посту, пропустив в туалет по предъявлении рваной марки Сергея Дмитриевича и дважды по дружбе Мотьку, опившегося газировкой. Уборная была свободна, когда в коридоре появился главный бухгалтер, он был в тапочках на босу ногу, в майке и брюках на подтяжках. Тело у него в отличие от головы оказалось такое волосатое, точно он надел на себя доху, вывернутую мехом наружу.

– Пропуск! – строго потребовал я, выставляя вперед ствол.

– Какой еще пропуск? – оторопел он. – Ты кто такой?

– Я – часовой.

– С какой стати?

– Приказали!

– Кто?

– Башашкин и Нетто!

Семен Мигранович растерялся, попятился и вернулся в комнату, откуда вскоре, дымя сигаретой, выпорхнула Злата Яновна, веселая, раскрасневшаяся, растрепанная, в длинном голубом халате. Увидев меня в огромных сапогах, кителе до пят и фуражке, съехавшей на нос, она на миг потеряла дар речи, а потом зашлась в таком хохоте, что согнулась буквально до земли. Полы ее шелкового халата разлетелись – и я с изумлением обнаружил, что взрослые тети иногда ходят совсем без трусов, как маленькие девочки, но и это еще не все: у них там, оказывается, бывают не только кустистые заросли, как у Риммы Федоровны, а очень-таки аккуратные «бобрики», словно выстриженные под расческу парикмахером. На истеричный смех прибежал Нетто, он с любопытством охватил взглядом хохочущую соседку и выдал рассерженному Семену Миграновичу пропуск – бубновую шестерку…

Как-то потом, осторожно подбирая слова, я поинтересовался у Лиды, есть в Москве такие особенные парикмахерские, где стригут волосы не только на голове, но и… В ответ получил по носу за «дурацкий вопрос». Удивительные все-таки люди – взрослые: сначала сами нам рассказывают про отдел в «Детском мире», где распределяют по семьям новорожденных, покупают нам кукол без малейших признаков «глупостей», разгуливают по коммуналке без трусов, а потом раздают оплеухи за «дурацкие вопросы»…

Я нажал кнопку один раз. Звонок отозвался внутри квартиры далеким дребезжанием, словно будильник, когда суешь его под подушку, чтобы не мешал спать во время каникул. Дверь – почти сразу – открыл Мотя. Видимо, шакалил на кухне. Он стал еще толще и держал в руках свое любимое питание – батон за тринадцать копеек, разрезанный вдоль и густо намазанный внутри маслом с вареньем. Когда Мотя складывал половинки вместе, начинка лезла наружу, и он ловко слизывал длинным языком сладкие потеки.