Владимир Гурвич - В долине смертной тени [Эпидемия]

Знаете, о чем я подумал, почему решил посвятить этот выпуск беседе с нашей гостьей. Именно в это очень сложное время взгляд со стороны особенно важен. Мы ко многому привыкли, и многое потому не замечаем. И вот появляется новый человек и видит то и поражается тому, что для нас обыденное явление. Мы зачастую не осознаем, в какой трясине пребываем, нам кажется это вполне нормальным состоянием. И так можно жить дальше. А это означает, что ни мы, ни страна не изменимся. Привычка к плохому приводит к тому, что мы уже не ощущаем, что это плохое, а воспринимаем это как обыденность. И это я вам скажу, дорогие мои, это ужасно. Такое общество может существовать долго, оно медленно будет погружаться в пропасть, а мы даже не будем этого замечать, пока не очутимся все на ее дне. И уж тогда нам точно оттуда не выбраться.

Извините за долгое предисловие. Мне кажется оно необходимо перед тем, как мы начнем с мадам Жобер наш разговор. Иначе можно не понять, зачем мы его затеяли, какой в нем смысл. Хочу предварить его техническим замечанием: наше общение будет идти на английском, внизу будут идти субтитры, поэтому внимательно их читайте.

Азаров посмотрел на сына, тот в знак одобрения поднял большой палец и кивнул головой.

— Мадам Жлобер, можно я буду просто называть вас Соланж?

— Буду только рада.

— Спасибо. Вы у нас недавно, но поделитесь вашими первыми впечатлениями.

— С удовольствием. Пока я видела в основном Москву. Это грандиозный город, возможно, самый грандиозный из всех, в которых я побывала. А я была во многих городах. Но…

— Что-то вам не понравилось?

— Мне трудно это выразить словами.

— И все же попробуйте.

— Постараюсь. У меня создавалось впечатление, что Москву строят не совсем для жителей, не для того, чтобы в ней было уютно или комфортно жить.

— Для чего же тогда?

— Это такой парадный фасад вашей страны. Чтобы видели, какая она грандиозная, мощная. Знаете, хотя я артистка, но в детстве всерьез думала стать архитектором. И до сих пор интересуюсь архитектурой. Так вот, в других городах как-то не так. В Москве доминирующий архитектурный стиль я бы охарактеризовала, как стиль подавления.

— Поясните, пожалуйста.

— Хорошо. Когда вы здесь строите здания или какие-то комплексы, то основная задача не сделать его удобной для проживания или работы и посещения. Стоит задача произвести впечатление, показать мощь и величие, поразить роскошью отделки. Хотя зачастую на мой вкус получается самый настоящий кич. Возможно, я ошибаюсь, я видела мало, но вы меня попросили поделиться своими впечатлениями. Именно такие они возникли у меня.

— Это интересно. Пожалуйста, продолжайте, Соланж.

— Я думаю, что скорей всего сознательно заказчики, архитекторы, строители так специально не поступают, в них действует некая подсознательная программа. С одной стороны поразить, с другой стороны — подавить. Причем, одно неотделимо от другого. Я выскажу, возможно, странную мысль, но в архитектуре я более всего ценю состояние свободы. Когда человеку легко, приятно, когда его не угнетают величием сооружения и собственной по сравнению с ним ничтожностью, потому что оно соизмеримо с ним. А у вас все направлено именно на то, чтобы человек чувствовал себя маленьким, беззащитным по сравнению с государством. Ему как бы внушают мысль: даже не думай рыпаться, сопротивляться, видишь, какое я мощное — раздавлю. И это корежит психику, человек соглашается, что он маленький, покорный, от него ничего не зависит.

— Знаете, Соланж, это удивительно то, что вы сейчас говорите. Я тоже не в восторге от архитектуры Москвы, но, признаюсь, никогда не думал о ней в таком ключе. Вот что значит взгляд со стороны. Продолжайте. Вы затронули тему свободы.

— Да, как-то само собой получилось. На самом деле, между архитектурой и свободой более тесная связь, чем полагают многие. По крайней мере, мне так представляется.

— Что же вы думаете о свободе в России?

— Очень сложный для меня вопрос, мои впечатления так поверхностны.

— Знаете, Соланж, иногда поверхностные впечатления бывают глубже и точнее, чем впечатления тех, кто всю жизнь прожил в стране.

— Даже не знаю, что вам на это сказать. Но попробую. Меня удивила в России пропасть между богатством немногих и благосостоянием основной массы населения. Так получилось, что я оказалась в месте, где это можно весьма зримо оценить. В данном случае меня поразило даже не та безмерная роскошь, в которой живет некоторая часть общества, а ее бессмысленность и вакханалия. Такое ощущение, что эти люди охвачены страстью получить и попробовать все, что только есть на земле. Я не уверена, что они понимают, зачем им это, и что это делают их счастливей. Но это напоминает какое-то общее помешательство, которому очень трудно противостоять.