Элиф Шафак - 10 минут 38 секунд в этом странном мире [litres]

Когда ей впервые удалось позвонить домой, она с трудом сдерживала дрожь в руках. Теперь новая жизнь так поглотила Лейлу, что ей даже позволяли гулять неподалеку от дома, – никто не сомневался, что идти ей больше некуда. Накануне ночью шел дождь, и на тротуарах появились улитки, впитывавшие тот же влажный воздух, от которого она задыхалась. Лейла стояла перед зданием почты, стараясь отыскать в карманах сигарету, и зажигалка тряслась в ее кулаке.

В конце концов решившись войти, она сказала оператору, что хочет сделать звонок за счет абонента, и понадеялась, что ее родные согласятся заплатить. Они согласились. Ожидая, пока мама или тетя возьмет трубку, Лейла даже не знала, с кем из них ей бы хотелось поговорить сначала, она попыталась представить, что сейчас делает каждая из них. Ответили обе. Они расплакались, услышав ее голос. Она тоже заплакала. Где-то на заднем плане слышалось тиканье часов в коридоре – непоколебимый ритм стабильности, резко контрастирующий с окружающей неопределенностью. А потом настала тишина – глубокая, пронзительная, капающая. Они все глубже и глубже погружались в эту клейкую жидкость. Было ясно, что мама и тетя хотят, чтобы она чувствовала себя виноватой, и Лейла ощущала свою вину острее, чем они могли представить. А еще она понимала, что после ее отъезда мамино сердце сжалось, как кулак, да и тетя после смерти Таркана снова чувствовала себя плохо. Когда Лейла с тяжелым чувством поражения на душе повесила трубку, она прекрасно понимала: дороги назад нет и медленная смерть, которую она сейчас переживает, теперь и есть ее жизнь.

И все равно она продолжала звонить домой при малейшей возможности.

Однажды ответил баба́ , который рано вернулся домой. Услышав ее голос, он резко ахнул и умолк. Лейла, остро ощутив, что впервые по-настоящему поймала его врасплох, лихорадочно искала нужные слова.

– Баба́ , – произнесла она, не скрывая напряжения в голосе.

– Не зови меня так.

– Баба́ … – повторила она.

– Ты осрамила нас, – тяжело дыша, произнес он. – Все судачат об этом за нашими спинами. Я больше не могу ходить в чайную. Я не могу зайти на почту. Даже в мечети со мной больше не разговаривают. На улице со мной не здороваются. Я словно призрак – меня никто не замечает. Я всегда считал: пусть у меня нет богатства, пусть я никогда не найду сокровищ и у меня даже нет сыновей, но по крайней мере у меня есть доброе имя. А теперь и его нет. Я изгой. Мой шейх сказал, что Аллах проклянет тебя и что я доживу до этого дня. Так я буду отомщен.

На окне замерли капли влаги. Она дотронулась до одной кончиком пальца, подержала секунду и отпустила, наблюдая за тем, как капля покатилась вниз. Где-то внутри пульсировала боль, но в какой части тела, определить было сложно.

– Не звони нам больше, – сказал он. – А если позвонишь, мы скажем оператору, что не станем принимать звонок. У нас нет дочери по имени Лэйла. Ты не заслужила этого имени – Лэйла Афифа Камила.

Когда Лейлу впервые арестовали и засунули в фургончик к нескольким другим женщинам, она сжала ладони вместе и сосредоточилась на кусочке неба, видневшемся между прутьями оконной решетки. Еще хуже, чем с ними обращались в полицейском участке, обычно оказывался последующий осмотр в венерологической больнице Стамбула – месте, которое она посещала регулярно в течение многих лет. Ей выдали новое удостоверение, на котором аккуратными колонками были написаны даты ее осмотров. Если бы она пропустила хотя бы один, ее тут же задержали бы. И тогда пришлось бы провести остаток ночи в тюрьме, а затем вернуться во все ту же больницу и снова сдать анализ на те же заболевания.

Туда-сюда – из полицейского участка в больницу, а потом обратно.

Шлюшкин пинг-понг – так называли это проститутки.

Во время вот такого визита в больницу Лейла познакомилась с женщиной, которая стала ее первым лучшим другом в Стамбуле. Юная и тонкая африканка по имени Джамиля. У нее были круглые и до невероятности яркие глаза с полупрозрачными веками и волосы, стянутые в кукурузные рядки, ее запястья казались до ужаса тонкими, к тому же они были испещрены красными отметинами, которые она пыталась скрыть с помощью многочисленных браслетов. Джамиля была иностранкой и, как все иностранки, носила с собой ауру далеких земель. До этого они виделись много раз, но никогда не говорили друг другу ничего, кроме приветствий. Однако к тому времени Лейла уже выучила, что женщины, пойманные в разных уголках города – и местные, и не местные, – принадлежали к племенам невидимок. Членам различных племен общаться было не положено.