Игорь Рыбинский - Графиня Монте Карло

Сам он пересел в подъехавший из ниоткуда «геланваген», а Шумахер направил серебристый авто к дому девушки. Аня вышла из машины и направилась к подъезду. Саша поддерживал ее под локоть. И тут со скамейки, на которой в теплые времена года сидели старушки, раздался вопль:

— Ага, явилась! Значит тебя, стерва, под подписку выпустили! Ну я тебя научу свободу любить.

Это орал выписанный из больницы Борис Кирпоносов. Аниного соседа решили долго не держать: два треснутых ребра и легкое сотрясение мозга — еще не повод для нахождения в больнице, тем более что пациентом Борис оказался очень беспокойным — материл санитарок, хватал за ноги медсестер и требовал у них любви до гроба и спирта.

Услышав его вопль, Аня вздрогнула, и Саша почувствовал это. Посмотрел на Бориса и на сидящего рядом с бутылкой пива в руке Жердяя. Посмотрел, запомнил и отвернулся. А сосед продолжал орать:

— Опять козла какого-то привела.

Лучше бы он этого не говорил. Да и вообще вежливые люди дольше живут. Саша проводил девушку до дверей ее комнаты, возвращаясь по коридору, заглянул во все остальные, в одной из которых увидел женщину с черным фонарем под глазом.

— Твой муж на улице орет?

— Тебе что, завидно, козел? — с вызовом ответила Виолетта.

— Лучше надо мужа воспитывать, — посоветовал Саша.

И повесил даме второй фонарь для симметрии. В отличие от скромного врача Саша бил женщину, может быть, не впервые, но результат у обоих был схож и, как говорится, на лице.

Когда Виолетта очнулась, решила позвать мужа, подошла к окну, прижалась лбом к стеклу, но с четвертого этажа не было видно, что происходит внизу у стены дома. Доносились лишь какие-то всхлипы:

— Ай! Ой! У-у! Ы-ы!

Потом молодой человек подошел к большой серебристой машине, сел на переднее сиденье и автомобиль укатил. Виолетта, взбешенная от того, что муж и любовник отпустили этого гада, бросилась вниз. У подъезда лежали оба ее мужчины и хрипели, захлебываясь кровью.

Больше всех пострадал Борис: у него, как потом выяснилось, были сломаны четыре ребра, нос, челюсть в двух местах, нога в голени. Жердяй, который попытался вступиться за друга, подвернулся просто под горячую руку; ему повезло больше, хотя это с какой стороны посмотреть: он лишился двух передних зубов, у него были отбиты почки и еще кое-что, что отсутствовало у итальянских теноров далекого прошлого.

На похоронах присутствовали лишь члены педагогического коллектива школы, в которой до недавнего времени трудилась Любовь Петровна, — одни женщины, разумеется, врач из поликлиники да Оленька Судзиловская, которую освободили накануне. Теперь она была очень тихая и плакала не просто натюрель, а вполне искренне.

«Какой ужас, Анечка! — повторяла она, — какой ужас! Я через такое прошла: думала, не выдержу.»

Было много венков и цветов. А со скромного надгробия соседней могилки строго смотрел на собравшихся отставной подполковник Сергей Сергеевич Шептало. «Теперь они всегда будут рядом — два моих самых близких человека», — подумала Аня и вытерла слезы.

У ворот кладбища к небольшой процессии подошли вежливые молодые люди, пригласившие всех сесть в два микроавтобуса «Тойота». Кое-кто, правда, не уместился, но их отвезли к Анечкиному дому на «мерседесах».

В квартире уже стояли накрытые столы. Но самым удивительным было другое — комната соседей опустела. Не было ни Бориса, ни Виолетты, не было даже их мебели: комната была пуста, как в тот день, когда из нее Ивановы отправились на неизвестно чью историческую родину. А на Анечкином кухонном столе лежало послание.

«Дорогая Анна Сергеевна!

Просим нас извинить, если что не так. Мы уезжаем навсегда. Нашлись добрые люди, которые помогли нам переехать в другую комнату. Она хоть и на окраине, но на два метра больше. И железная дорога рядом. Вашу пепельницу я вернула. Прости за все!

Любовь Петровну очень жалко. Царство ей небесное и пусть земля ей будет пухом. Желаю, чтобы и на твоем пути встречались хорошие люди, а не такая крыса, как я.

Аня прочитала и поняла только одно — кое-что соседка написала под диктовку. Кто-то обменял ее комнату, и теперь ее соседями будут другие люди. Но кто это мог сделать? Без ее доверенности, без ее согласия, без спросу наконец? Впрочем, и это выяснилось очень скоро. В маминой комнате на столе рядом с вазой цветов лежало свидетельство из городского бюро регистрации прав на недвижимость, в котором было напечатано, что эта комната теперь принадлежит гражданке Шептало А. С.