Луиза Фейн - Дочь Рейха [litres]

– Да, папа, немного, – говорю я вслух. – Одна мысль привязалась и не уходит.

В моей душе гниль. Я чувствую, как она прорастает мне в кости, просачивается в кровь. Но этот поступок очистит меня. Вернет на стезю добродетели. Я снова пойду по пути долга, повиновения и правды. Пути преданности Гитлеру.

Я откашливаюсь.

– Это насчет моей подруги Эрны и ее отца. Я кое-что слышала о них, и это меня беспокоит. – Слова легко срываются с моих губ.

– Продолжай.

– Я…

Вдруг перед моими глазами проносится тень. Это отец Томаса, он сорвался с четвертого этажа и падает в тюремный двор. Несчастный случай? Никто уже не узнает.

– Я занятой человек, Герта, но не настолько, чтоб ы не найти времени выслушать все о твоих тревогах и беспокойствах. Мне очень важно, чтобы ты понимала: ты всегда можешь рассчитывать на мою поддержку, – говорит папа. – В конце концов, без таких хороших девочек, как ты, где были бы сейчас и герр Гиммлер, и даже наш любимый фюрер, а? – И он улыбается мне, тепло и поощрительно.

Призрак Вальтера молит меня не поступать так, как нужно.

Чертов Гитлер! Эхо слов герра Беккера звенит в моей памяти.

– Я слышала…

– Ну, ну, что ты такое слышала, Шнуфель?

– Я слышала, как они говорили…

Зеленые глаза Эрны со скошенными внешними уголками проплывают перед моим взором. Ты ведь всегда будешь моей лучшей подругой… Отныне и навсегда. Я тяжело сглатываю. Папа смотрит на меня, ждет, когда я продолжу.

Целый калейдоскоп образов мелькает перед моим внутренним взором: мы с Эрной на площадке у школы; болтаем обо всем на свете, валяясь на ее кровати; маршируем с отрядом БДМ; лежим в палатке летнего лагеря БДМ, делимся самыми сокровенными надеждами и мечтами. И еще Вальтер. Божественный Вальтер, еврей.

Папа начинает терять терпение. Он бросает ручку на лежащий перед ним лист и громко фыркает:

– Что ты слышала?

Я расправляю плечи. Что ж, Эрна, обещание есть обещание. Хотя ты меня и предала, я не стану отвечать тебе тем же.

– Извини, папа… Они так хотели достать билеты в первый ряд на ежегодный праздник гитлерюгенда, но у них ничего не вышло. – Я чувствую, как у меня на лбу выступает испарина. – А ведь герр Беккер такой поклонник фюрера. Вот я и подумала, если бы ты смог потянуть за нужные ниточки, чтобы они получили билеты в первый ряд, им было бы так приятно.

Я наблюдаю за тем, как меняется выражение папиного лица. Вдруг он начинает громко хохотать:

– И это все?

Ничего лучше я не придумала.

– Так ты сможешь?

– Нет, Герта. Первые ряды зарезервированы для важных людей и их семей.

– Какая ж алость!

– Так он, говоришь, восхищается Гитлером? И его дочка Эрна тоже? О ней хорошо отзываются. Я сам расспрашивал о ней твоего брата, ведь она твоя близкая подруга. Так вот, Карл сказал, что ее уважают в гитлерюгенде. Именно с такими людьми тебе и следует дружить. Впрочем, я еще подумаю. Может быть, удастся подкинуть им приглашение на праздничный прием. Посмотрю, что можно сделать.

– Спасибо, папа. Они будут так тебе благодарны.

– Я ничего не обещаю. Ты что-то еще хотела сказать?

– Нет, это все.

– Ну тогда дай мне работать. У меня много срочных дел.

Взмахом руки папа отпускает меня, а сам немедленно погружается в лежащие перед ним документы. Я вижу его макушку, когда он склоняется над недописанным письмом. Ручка в его руке яростно царапает бумагу.

Ты неудачница, Герта Хайнрих. Слепой червь. Поставила свои интересы выше интересов Фатерланда. Когда-то ты поклялась быть верной мне. А теперь что же? Изменила?

Тошнота возникает где-то в желудке. Гниль все еще во мне, и я знаю лишь один способ избавиться от нее раз и навсегда. Знаю, но боюсь.

Мама уехала с визитом в Бургхаузен. Там есть приют и школа, где сирот воспитывают под наблюдением СС, и она хочет поучиться, чтобы скопировать его устройство для детского дома, который затевает сама. Папа закрылся у себя. Значит, я все равно что одна в доме. Отсутствие Карла я чувствую еще острее, чем раньше.

Не зная, чем себя занять, я иду в комнату с видом на сад. Там уже не так красиво, как прежде: яркие краски лета поблекли, большое дерево у изгороди сбросило всю листву, и дом в его ветвях кажется огромным и неуместным, словно гнездо какой-нибудь сказочной нечисти. Вдруг меня охватывает тоска по Эрне. Вот пойду к ней, попрошу прощения за все, что наговорила, и расскажу ей про Вальтера. Но нет, на это меня не хватит. На журнальном столике лежит свежий номер «Ляйпцигера». Я беру его и от нечего делать начинаю просматривать заголовки.