Луиза Фейн - Дочь Рейха [litres]

ВСЕГЕРМАНСКИЙ ТУР

ГЕРЦОГА И ГЕРЦОГИНИ ВИНДЗОРСКИХ!

НОВАЯ АВТОМОБИЛЬНАЯ КОМПАНИЯ

«ФОЛЬКСВАГЕН»

ПЛАНИРУЕТ НАЧАТЬ ВЫПУСК

ДЕШЕВЫХ АВТОМОБИЛЕЙ,

ДОСТУПНЫХ КАЖДОМУ!

БРИТАНСКАЯ ДЕЛЕГАЦИЯ ПОСЕТИТ ЛЕЙПЦИГ,

ЧТОБЫ УБЕДИТЬСЯ В ПРОТЯЖЕННОСТИ

И КАЧЕСТВЕ НЕМЕЦКИХ АВТОДОРОГ

И вдруг:

ИЗВЕСТНАЯ НЕМЕЦКАЯ АКТРИСА

БРОШЕНА В ТЮРЬМУ ПО ОБВИНЕНИЮ

В ОСКВЕРНЕНИИ РАСЫ

Известная и прежде высоко почитаемая актриса Дора Хек предстала перед судом по обвинению в чудовищном преступлении – осквернении расы. Необычность данного дела в том, что обвиняемая в антигерманском поведении – женщина, хотя женщины чаще являются жертвами насильников или растлителей-неарийцев. Однако в данном случае актриса, близкая, по сведениям некоторых источников, к лицам из высших эшелонов Партии, отправилась в Лондон под видом проведения рекламной кампании своего последнего фильма. Агенты гестапо, получив предупреждение ответственного гражданина Рейха, проследили за ней и выяснили, что она тайно встречается и имеет половую связь с немецким евреем, живущим теперь в Лондоне. По возвращении в Германию актриса была арестована и предстала перед судом, который признал ее виновной. Перед тем как отправить фройляйн Хек по месту отбывания срока наказания, определенного судом, ее обрили наголо и провели по центру города в назидание тем, кто захочет повторить подобное преступление.

Боже мой! Я, как ужаленная, в панике отшвыриваю газету. Нет, половой связи у нас не было, но мы же целовались. Это тоже считается? Наверняка да. Господи, а вдруг папа узнает?! Вдруг Ингрид предупредит гестапо, чтобы они следили за мной?

Вот теперь у меня точно нет выбора, и времени тоже больше нет.

В прихожей мама с папой, нарядные, в вечерних туалетах, ждут, когда за ними придет машина. Мама недавно вернулась из приюта и все еще бурлит энтузиазмом. В руке у нее книга «Воспитание идеального немецкого ребенка. Пособие для современных матерей».

– Кладезь советов о том, как закалять подрастающее поколение. Моим сиротам будет полезно, – говорит она. – Не засиживайся, Хетти. Мы придем поздно. Сначала ужин у судьи Фукса, потом опера.

Подъезжает автомобиль. Мама торопливо натягивает перчатки, надевает шляпу, набрасывает на плечи меховой палантин, обувается, и они с папой выходят, оставив в прихожей сложный шлейф запахов: мужского одеколона, табачного дыма и тонкого цветочного аромата женских духов.

У себя в комнате я сую руку под матрас, вынимаю оттуда Кафку и долго смотрю на книгу. Было время, когда я с восторгом, не отрываясь, прочла бы ее от корки до корки. Мои пальцы и теперь тянутся к ней, и я открываю первую страницу. Читаю, но не могу сосредоточиться. Строчки плывут, слова будто играют в чехарду на странице. Наверное, это результат моего негерманского образа мыслей. Нет, надо от нее избавляться. И чем скорее, тем лучше. Захлопнув книгу, я сую ее в карман.

Спускаюсь на кухню. Куши давно уже стал моим постоянным предлогом для выхода на улицу. Из-за двери слышен голос Ингрид.

– Да я своими глазами видела, Берта, Богом клянусь! – раздраженно говорит она. Кухарка что-то бубнит себе под нос. – Нет, с этим надо что-то делать. Я хочу сказать…

Я открываю дверь и вхожу, оборвав Ингрид на полуслове. При виде меня она вздрагивает.

– С чем надо что-то делать? – спрашиваю я.

Горничная сидит на одном стуле, положив ноги на другой. В руке у нее чашка чая. Берта чистит картофель, стоя у раковины.

– Извините. – Ингрид нарочито медленно снимает ноги со стула. – Никого не хотела обидеть.

– Ты что-то рассказывала, – настаиваю я. – Продолжай, не стесняйся.

Щеки горничной вспыхивают, она поворачивается к Берте, точно ища поддержки. Но та лишь пожимает плечами и продолжает работать.

– Ничего особенного, фройляйн. Так, сплетню одну в рыбной лавке утром слышала. Люди сейчас болтают, вы же знаете. Все друг за дружкой шпионят, с доносами бегают. Каждый на соседа зуб точит. А если на тебя кто донесет, то как доказать, что ты ничего плохого не сделал?

Заливаясь краской, я прохожу через кухню, беру со стены поводок и склоняюсь над Куши, чтобы скрыть свое пылающее лицо. Дрожащими пальцами пристегиваю поводок к ошейнику.

– Если человек соблюдает закон, то бояться ему нечего. Только те, кому есть что скрывать, должны бояться, – говорю я и наконец нахожу в себе силы взглянуть ей прямо в глаза. – Пойду погуляю с собакой. Когда вернусь – не знаю.

– Что, гулять в темноте?! – тут же возмущается Ингрид.