Луиза Фейн - Дочь Рейха [litres]

Чем ближе к вокзалу, тем больше на улицах людей, быстро идти не получается. Так что, когда я оказываюсь в главном вестибюле, табло показывает, что папин поезд уже пять минут как прибыл. Я вглядываюсь в сплошной человеческий поток, втекающий в здание вокзала со стороны платформ, но разглядеть в нем знакомое лицо невозможно. Папу я так и не нахожу.

Смирившись, я отдаюсь на волю толпы. Та выносит меня из здания вокзала наружу, а затем медленно несет к центру. Прямо у универмага «Бройнингер» я вдруг обнаруживаю, что у меня развязался шнурок, и наклоняюсь, чтобы его поправить. В витрине, перед которой я стою, выставлены зимние пальто – новинки грядущего сезона. Цвета совсем не яркие, даже наоборот, тусклые: в основном серый и синий, зато силуэты приятные; линии отчетливые, по фигуре: широкие пояса подчеркивают узкие талии.

Выпрямившись, я поворачиваюсь к витрине спиной и вдруг всего в паре метров от меня вижу папу. Его взгляд устремлен в мою сторону, он улыбается, даже смеется. Вид совершенно счастливый: лицо беззаботное, даже морщинки, кажется, разгладились – совсем другой человек. И тут я понимаю, что смотрит он не на меня. Он смотрит на женщину, которая стоит передо мной. Я уже открываю рот, чтобы окликнуть его, как вдруг он обнимает ее обеими руками. Пару мгновений они стоят неподвижно, в тесном объятии: лбы соприкасаются, взгляды слиты.

В горле у меня пересыхает, и я невольно пячусь к витрине. Перед глазами все плывет. Мир вдруг делается глухонемым, как старое кино. Я вижу только их: папу и эту женщину, они обнимаются. Но вот она делает шаг в сторону, и я вижу то, чего не заметила раньше: девочку, совсем маленькую, двух или трех лет от роду. Сидя верхом на бедре у матери, малышка смотрит прямо на меня через ее плечо. У нее громадные голубые глаза, светлые волосики, тонкие и мягкие, словно шелк, локонами обрамляют ангельское личико.

Папа что-то говорит женщине, но что – я не слышу. Потом он обращается к девочке. Та перестает смотреть на меня и тянется к нему. Он нежно берет ее на руки.

Странно, что папа захотел подержать чужого ребенка. Он ведь равнодушен к детям. Меня, например, он вообще никогда не обнимал – ну, может быть, пару раз за всю жизнь.

Тем временем пухлые ручонки девочки обхватывают папу за шею, она шепчет ему что-то в ухо и хихикает. Не всякий ребенок будет вести себя так со взрослым. Похоже, они двое хорошо друг друга знают.

И вдруг я как-то мгновенно понимаю, кто эта женщина и какое отношение к папе имеет этот ребенок. И зажимаю себе ладонью рот, чтобы не выдать себя криком.

На женщине черная обтягивающая юбка, и, хотя ее лица по-прежнему не видно, я узнаю ее. По толстому заду.

Мне никогда в голову не приходило поинтересоваться, что случилось с фройляйн Мюллер, которая пропала так же неожиданно, как и появилась. Ее место при папе уже давно заняла немолодая секретарша в очках, с седым кукишем на затылке.

А с фройляйн Мюллер ничего не случилось, просто родила от папы ребенка.

Меня мутит. Ком подкатывает к горлу.

Нет, нет, нет!

Я больше не могу на них смотреть. Стиснув зубы, я отворачиваюсь, пока кто-нибудь из них меня не заметил, и сливаюсь с толпой, которая уносит меня в противоположном направлении.

Люди, дурно пахнущие незнакомцы, обступают меня со всех сторон. Нечем дышать. Толпа становится все плотнее, чувствую, что вот-вот задохнусь. Тогда начинаю работать локтями, прокладывая себе путь к проезжей части: скорее бы вырваться отсюда и бежать прочь, как можно дальше. Задуманное удается мне довольно скоро, но, вырвавшись из толпы, я чуть не попадаю под автомобиль. Водитель с силой жмет на клаксон и выворачивает руль. Машины гудят, я шарахаюсь, еле увертываюсь от какой-то лошади, и тут же меня едва не сбивает велосипедист. Правда, он тоже в последний миг сворачивает, предварительно обложив меня отборной бранью. Я как слепая: видение голубоглазой девочки, чья ангельская щечка уютно жмется к бритому лицу папы, застилает мне весь свет. Домой идти нельзя. Да, мама будет с ума сходить от волнения, а папа разозлится из-за того, что я не пришла к обеду. Ну и пусть. Не могу я спокойно сидеть и смотреть ему в глаза после того, что видела.

Мама!

Бедная моя мамочка!

Неужели она знает?

А если нет, то как мне быть – сказать?

Ноги несут меня вперед и вперед, в голове нет ни одной мысли о том, куда я направляюсь. Просто иду – по улицам и переулкам, мимо церквей, магазинов, школ и жилых домов. День померк, город зажигает огни. Но для меня время как будто замерло. Папа, такой счастливый, с чужой малышкой на руках, мерещится мне на каждом повороте.