Дебора Леви - Человек, который видел все [litres]

– Так и есть.

До меня донесся запах иланг-иланга, и я понял, что Дженнифер Моро тоже где-то поблизости. Я повернул голову, чтобы взглянуть на нее. На ней была шляпа с широкими полями, и потому лица мне было не видно. Я попытался дотронуться до ее волос. И в пальцах у меня оказалась какая-то прядь, но точно не ее – вся серебряная. Я решил, что лучше пока не буду смотреть на Дженнифер, но, кажется, она догадалась, что было у меня на уме.

– Ты в Лондоне.

Голос у нее тоже изменился. Стал ниже. И в нем теперь слышался легкий американский акцент. Я не знал, стоит ли ей доверять, потому что в этот самый момент ко мне подошел Райнер. Куртку цвета хаки он сменил на медицинский халат. От гитары этот предатель тоже отделался, теперь на груди у него болтался стетоскоп. К тому моменту как он оказался возле моей кровати, я уже знал, что хочу ему сказать.

– Тебе нельзя доверять. У тебя трехкомнатная квартира в шикарном новом доме. Ты информатор Штази.

– Может, и так, – ответил он. – Но вряд ли, конечно.

– Райнер – твой лечащий врач. – Дженнифер закинула ногу на ногу, и на меня пахнуло илангилангом.

– Послушай, Дженнифер! Райнеру нельзя говорить ничего, кроме «доброе утро» и «спокойной ночи».

– Доброе утро, Райнер, – произнесла она с легким американским акцентом.

Возле моей кровати стоял какой-то аппарат. И я был к нему подсоединен. Трубками, которые тянулись ко внутренней поверхности моей руки. Не поднимая глаз на Дженнифер, я прошептал:

– Ты получила цветы?

– Вот они, – ответила она. – Не розы, а подсолнухи.

На столе у кровати стоял букет подсолнухов в вазе.

– Вот что я тебе скажу, Дженнифер Моро: это я их тебе купил.

– А я тебе вот что скажу, Сол Адлер: это я их тебе купила.

– Дженнифер, ты получила открытку?

– Какую открытку?

– От беспечного парня, который тебя любит?

– Получила, почти тридцать лет назад.

Райнер исчез.

Она наклонилась ко мне, и я зажмурился. Я пока не был готов на нее взглянуть. Губы Дженнифер коснулись моего лба.

– Дженнифер, ты правда тут?

– Правда.

– А где я был вчера?

– Здесь.

– А позавчера?

Вернулся Райнер. И привел с собой еще одного сотрудника Штази в белом халате. Я помнил этого парня – видел его на вечеринке в Восточном Берлине. Его звали Хайнер. Он сказал что-то о капельнице. А потом оба они повторили то же слово, что до этого произносил мой отец. Сепсис.

Райнер снова исчез. И Хайнер вместе с ним.

– Дженнифер?

– Да, Сол.

– Мне нужно тебе что-то сказать.

– Говори.

– У меня есть другой. Я влюбился в мужчину, и у нас все серьезно.

– В кого же?

– В Вальтера Мюллера. Хочу провести с ним остаток жизни.

– Старая песня, – сказала она. – Это случилось, когда тебе было двадцать восемь. Я, кстати, тоже влюблена в другого мужчину.

Возле кровати появились еще какие-то люди. Я узнал своего брата, Мэтта-Жиртреста, и его вечно поджимающую губы жену. Она напомнила мне, что ее зовут Тесса.

– Рада, что ты пришел в себя, – сказала она. Но что-то мне подсказывало, что ее это вовсе не радовало.

Мэтт навис надо мной.

– Держи руки поверх покрывала. Не то трубки спутаются.

– Гребаный ублюдок, – шепнул я Мэтту, когда он наклонился поближе. Тот вытаращил глаза.

– Мне очень жаль, что так вышло, Сол. Ты долго был без сознания.

Я услышал, как кто-то со скрипом волочет по полу стул. Подтаскивает его к тому месту, где я сейчас нахожусь. Этим местом была кровать. А рядом с ней высился аппарат. К которому я был подсоединен трубками. Мэтт тронул меня за руку.

Я подозвал Райнера.

– Ты ведь так здорово умеешь избавляться от людей. Скажи ему, пусть проваливает, не то ты разобьешь его жирную физиономию.

Райнер посоветовал брату не принимать мои слова близко к сердцу.

– Он не совсем в себе.

Я крепко зажмурился. Нехитрое колдовство сработало, и брат исчез.

«Прими это близко к сердцу, – звонко произнес голос в моей голове. – Это важно».

Когда я вновь открыл глаза, потасканная жена Мэтта поспешно выводила его из палаты. Я указал на отца.

– И он тоже. Пусть уйдет.

Райнер сообщил отцу, что мне нужно отдохнуть. Называл он его «мистер Адлер». Я услышал это официальное обращение, и голова моя сделалась тяжелой. Внутри словно бы снова застрекотала пишущая машинка. О чем ты теперь думаешь? Я думал о плетенке из сдобного теста, которую мать всегда пекла утром в пятницу. Посыпанная кунжутом золотистая хала. В детстве я любил помогать матери: разбивал в миску яйца, добавлял к ним соль и сахар. А она тем временем вливала туда пенящуюся опару и всыпала муку. Потом мы на несколько часов оставляли тесто подходить в теплом шкафчике с хорошей вентиляцией, а после наступала моя любимая часть процесса. Мы делили тесто на три куска и плели из них косу. Когда хала была готова, я переворачивал ее и осторожно постукивал по корке, проверяя, не осталось ли в ней пустот. Мать готовила халу для моего отца, а он притворялся, что ему это совершенно безразлично. Но позже оказалось, что это было не так, потому что после смерти матери он стал каждую пятницу покупать халу в магазине. Когда же я сказал, что могу сам ее испечь, он снова притворился, что ему и дела нет. Я увидел, как Райнер выводит моего старика в коридор. Тот забыл в палате свою трость и сильно прихрамывал.