Когда отец и брат являлись навестить меня, Райнер преграждал им путь, будто мой верный ангел-хранитель. Не давал им войти в палату и вежливо отсылал прочь. По его мнению, их присутствие пагубно сказывалось на моем здоровье. Я уже знал, что Райнер родился в Дрездене, в городе, который называли Флоренцией на Эльбе. Да-да, он появился на свет неподалеку от границы с Чехией. Я спросил, знает ли он пирожные под названием «гробики», которые так понравились Вальтеру в Праге.
– Нет, никогда о таких не слышал.
– Знаешь, Райнер, жаль, что тебя не было рядом, когда я был маленьким.
Он сказал, что мне нужно поспать. Не успела за ним захлопнуться дверь, как я услышал звон разбивающегося зеркала. Это эхо случившегося на переходе через Эбби-роуд до меня докатилось. Я взглянул на себя в боковое зеркало машины Вольфганга, и оно разлетелось на тысячу сверкающих осколков. А часть из них застряла у меня в голове.
Ночами меня мучили американские призраки. А днем я переносился из больницы на Юстон-роуд куда-то в ГДР. Вдыхал запах клея в квартире Урсулы в Восточном Берлине. Этот клей делали из костей животных. Вольфгангу он был нужен, чтобы починить игрушечный поезд.
– Лампы здесь слишком яркие, – сказал я Райнеру. – У земли ночник куда приятнее – луна.
– Все верно, – ободрил он меня.
– А тут как в комнате для допросов.
– А вас когда-нибудь допрашивали, Сол?
– Нет. Но Вальтера допрашивали. Из-за меня.
Меня бросило в пот. Я постоянно обливался потом, днем и ночью. И, по-моему, виной тому был страх, а не сепсис.
– Приятно слышать, что вы снова разговариваете, – Райнер поправил тянувшуюся к моей руке трубку капельницы. – Хотя и вспоминаете в основном печальные события из прошлого. Вашего друга действительно допрашивали?
– Скорее всего.
Райнер кивнул, словно соглашаясь с тем, что это весьма вероятно, от чего мне стало еще хуже.
– Наша задача – сделать так, чтобы вы окрепли и вернулись к нормальной жизни.
– А что такое нормальная жизнь, Райнер?
– Я мог бы ответить вам, что это такое с медицинской точки зрения. Но, думаю, вы спрашиваете о другом.
Мне стало интересно, не беседовал ли он с Вольфгангом.
– Знаете, вы очень везучий человек. У вас произошел разрыв селезенки. Было внутреннее кровотечение. Все не так плохо, как могло бы быть.
– А что такое селезенка?
– Орган в левой верхней части брюшной полости. По форме напоминает кулак, но длиной около четырех дюймов. Во время операции вам ее удалили. Но не целиком, только часть. Хирург рассчитывала, что так удастся избежать воспаления, но, к сожалению, оно все равно началось.
Переодетые в докторов сотрудники Штази сделали снимки моего мозга. А врач-радиолог просмотрел их и доложил обо всем Райнеру. Посторонние в деталях изучили содержимое моей головы. Я снова спросил Райнера, как так вышло, что он стал информатором. Он подтащил стул к моей постели и наклонился поближе, чтобы я лучше его слышал. Получалось, что он разговаривает со мной в очень странной позе, почти касаясь губами уха. Но я оценил его усилия. Райнер сказал, что мне необходимо кое-что уяснить. Он – не шпион и не сотрудник Штази, он врач. Мы находимся в Британии. Сейчас 2016 год.
– А когда я перешел Эбби-роуд?
– Ты много раз переходил Эбби-роуд, – вмешалась Дженнифер.
Временами я забывал, что она тоже здесь.
– Зачем я столько раз переходил Эбби-роуд?
– Чтобы заняться со мной сексом, конечно.
– А когда меня сбили?
– Десять дней назад.
– У меня в голове все смешалось, настоящее и прошлое, – промямлил я неразборчиво, как пьяный.
– Прямо как на моих фотографиях. – Дженнифер надела пальто и ущипнула меня за нос. Вроде как ласково, но мне стало больно.
Райнер казался добрым и надежным человеком. И все же я до сих пор не был уверен, что ему можно доверять. Ко всему прочему, он ведь родился в Германии и там окончил медицинский. Я не собирался так просто сдаваться.
– А на ребят из церковного кружка и на священника ты тоже писал доносы, а, Райнер?
– Ничего подобного.
– Ты ведь был не единственным. В Штази числилось восемьдесят шесть тысяч штатных и шестьдесят тысяч внештатных сотрудников. Сто десять тысяч информаторов регулярно поставляли им доносы, и еще полмиллиона делали это время от времени.
Райнер захлопал в ладоши, словно сидел в опере.
– Сол, – сказал он, – ваш мозг снова выключается.
И я в ужасе осознал, что такое уже происходило раньше. Я объяснил, что по образованию историк. И заметил, что студенты, наверное, ждут, когда я явлюсь в аудиторию университета и прочту им лекцию.
Читать дальше