Александр Проханов - Горящие сады

— С радостью, Карл! Хочу!

Он ориентировался на усыпанную красными гроздьями телевизионную вышку. Миновал освещенную сквозь деревья бело-желтую католическую церковь, чем*то похожую на московскую на Ордынке. Подкатил к двухэтажному дому, где жили преподаватели университета, и поставил машину перед узорной чугунной решеткой. Повел Марию, поддерживая ее теплый локоть, на звуки музыки, раскаты смеха.

— О, Карлуш! — встретила его на пороге хозяйка, неподдельно-обрадованно, быстрая, яркая, не заслоняя узким подвижным телом озаренную глубину, наполненную голосами, мельканиями. — Антонио спрашивал о вас. Мы так рады.

— Здравствуйте, Кирилл Андреевич, — вторил ей пресс-атташе Ермаков, держа в руках стакан с блестящей льдинкой. — Я ведь говорил, что вы будете.

Бобров представил Марию. Вводил ее вслед за хозяйкой, за Ермаковым в шум, в гитарный звон. Хозяин, профессор Антониу, в белой, расстегнутой на груди рубахе, склонил к гитаре смуглое, горбоносое, с пышными усами лицо. Перебирал струны цепкими пальцами. Лицо его, португальское, мужественно резкое, несло в себе общее для всех гитаристов выражение чуткого слушания, наивного изумления и удали. Быстрым округлившимся оком посмотрел на вошедших, одновременно и грозно, чтоб не мешали, и радостно-ласково, приглашая войти, и насмешливо-счастливо, уговаривая восхищаться и вслушиваться в сладкий печальный рокот, в старинный перезвон, в котором — пыль родимых каменистых дорог, деревянные, осевшие в соленой воде причалы, ржавые якоря от ушедших в песок каравелл.

Их, вновь вошедших, сразу посадили за стол. Улыбались, здоровались, представлялись. И тут же ставили перед ними тарелки, угощали салатом, ломтиками вареного мяса, подносили вино. Бобров, видя смущение Марии, чокался с ней, шепотом поручал ее вниманию хозяйки, и та понимала, обращалась к ней с ненавязчивой обходительностью и заботой.

Он двигался среди гостей от кружка к кружку. Ненадолго вступал в разговор. Мгновенно улавливал царившую в кружке атмосферу, которая была частью общей задушевности и легкой, связанной с музыкой и вином, экзальтацией. Отвечал на шутки, вступал в политические диспуты. Если не понимал португальского и испанского, пользовался услугами Ермакова. И все время не выпускал из поля зрения Марию, встречался с нею глазами, кивал, ободрял.

Португальский инженер Алешандре, работающий в порту, живой, с волнистыми блестящими волосами, не отпускал руку Боброва, встряхивал ее, и Ермаков, косясь на свою тающую в стакане льдинку, переводил:

— Говорит, хочу, чтоб вы его поняли… Есть три причины, почему он покинул Лиссабон и снова вернулся в Мапуту. Говорит: в нем сохраняется комплекс вины перед африканцами, перед континентом, которые они, португальцы, угнетали веками. Но он коммунист и приехал сюда не избывать в себе этот комплекс, а сознательно, как к товарищам по идеологии, как к братьям по мировоззрению. Приехал сюда отдать свои силы социализму, здесь, на юге Африки, в Мозамбике. Потому что социализм — это единый мировой дом, и неважно, говорит, где возводить его стены. — Бобров кивал, чувствуя летучий струящийся жар, слетавший с узкой ладони инженера. — Но главное, говорит, не забывайте, что хоть мы и португальцы, но Мозамбик — наша родина. Мы, говорит, здесь родились, мы — африканцы и вернулись к себе на родину. Мы здесь свои!

Он покинул инженера, уступив свое место высокому мулату, кажется, врачу из Центрального госпиталя. А сам уже вслушивался в речи хозяина, профессора Антониу, смотрел в его выпуклые, с сиреневым отливом глаза, на крепкую грудь, открытую под белой рубахой, на холеные усы, колеблемые движением губ:

— Современная европейская культура, как я вам пояснял в прошлый раз, подорвана непрерывной рефлексией, самоистязанием. Она — сюрреалистична, больна. Ее энергия есть история оскудевшей души, забывшей о Ренессансе. Африканская культура, вы можете в этом убедиться на любом сельском празднике, позитивна, проста, осуществляется с одинаковой целостностью на индивидуальном и коллективном уровне. В ней энергия самой природы — океана, солнца, леса. Ее эмоции, подобно урану и нефти, есть тот ресурс, которым Африка начнет делиться с остальным миром. Джаз, напоивший Америку, — это лишь пробный выход в мир африканской энергии. Эту эмоцию, этот огонь можно передавать в Европу волноводами с любой деревенской свадьбы, — и он делал жест своей смуглой кистью, будто бил в раскрашенный кожаный бубен.