Оксана Васякина - Рана

Олесю я очень любила и подчинялась ей. У нее были длинные тонкие мелированные волосы с косой челкой, узкий крючковатый нос, она постоянно кривлялась и шутила. Олеся любила трогать других людей, она могла сидеть, обнявшись со мной, и болтать по несколько часов подряд. Мне такая близость приносила мучения. Мама была холодная, она целовала меня лет до тринадцати, только на ночь и по праздникам. Поцелуи были тревожные, косые, они не передавали чувств, они были пустыми ритуальными поцелуями. Олеся могла прислониться к моей щеке теплыми мягкими губами и долго втягивать воздух вместе с моим запахом в себя. Она получала удовольствие от прикосновений. Меня ее прикосновения превращали в столб, я со смущением улыбалась и завороженно рассматривала ее смелые движения, то, как правильно у горла лежит ворот трикотажной футболки.

Я много раз видела ее грудь, мы часто менялись одеждой, а когда я заходила за ней, чтобы идти гулять, она переодевалась при мне. Они жили с матерью в малосемейном общежитии, спрятаться в нем было некуда: одна комната служила спальней и залом, другая кухней и кабинетом. У Олеси была большая грушевидная грудь, я часто рассматривала ее. Смотрела, как сквозь тонкую кожу просвечивают фиолетовые узкие и широкие вены.

Для нее я была подругой. Мы тусовались у Дома культуры Наймушина с компанией неформалов. Она научила меня курить план. Курить мне не нравилось – меня сразу тянуло в сон, но я ходила за Олесей по пятам. Она была моей подругой, я была уверена в том, что все женщины испытывают к подругам именно это – они смотрят завороженно, они хотят слушать, подчиняться, отдавать то, что другая попросит. Только спустя пятнадцать лет я осознала, что дружба отличается от всего этого. Но тогда моей дружбой было это чувство, а моей подругой была Олеся.

Были какие-то парни, но отношения с ними оказывались пустыми и бессмысленными. Я делала все, что должна делать девочка-подросток: встречалась и целовалась с парнями, занималась с ними сексом, расставалась. Однажды ночью, лежа в своей комнате, я плакала от того, что не понимала, зачем мне эта дурацкая игра в любовь с парнями. Но я продолжала делать это, потому что это было нормально.

Я ехала к Олесе на поезде. Тридцатишестичасовой путь в плацкарте. Я взяла с собой самую лучшую одежду, надеялась удивить и Олесю, и Новосибирск. Поезд из Усть-Илимска приходил около пяти утра. На перроне стояла Олеся, всю ее обволакивала дымка утреннего зимнего тумана, она курила тонкую сигарету. Олеся сразу начала болтать со мной, сигарета тлела у нее в пальцах. Я попросила сигарету для себя, она вытащила из кармана измятую пачку яблочного Kiss. Курить на морозном ветру было неприятно, и мы спустились в метро.

Олеся привела меня в маленькую двухкомнатную квартиру, увешанную коврами. В ней она жила со старшей сестрой. Сестры не было, и Олеся, развалившись на двухместном диване, громко рассказывала мне о музыке, которую она узнала здесь. Она ставила диски в MP3-плеер и один за другим давала мне послушать через большие наушники фирмы AKG. Это был Drum’n’Bass. Мы давно слушали Drum’n’Bass, но в Усть-Илимске не было интернета, и новую музыку нам привозили из других городов, а потом мы распространяли ее по локальным сетям. Это был 2006 год. Музыка, которую слушала и показывала Олеся, меня пугала. Она была темной. В Усть-Илимске мы слушали обычный, легкий, попсовый liquid funk, Олеся показывала мне драматичный плотный neurofunk. Она бросала в меня именами и названиями треков.

Музыка давила на меня. На меня давило и то, что всю ночь я тряслась в вонючем вагоне и не могла спать. Мне было страшно.

Мне было страшно еще и от того, что я видела живот Олеси под растянутой короткой майкой. Живот был голубоватый в предутренних сумерках, на коже несколько родинок. Дальше большая круглая грудь и розовая полоска от трико на подвздошной кости. Воздух был плотный, он плыл вокруг моей головы, как будто он был душным желе. Я почувствовала, как на лбу проступили капли пота, а подкладка трусов мгновенно намокла, влага на трусах тут же стала холодной. Мне было страшно. Я боялась саму себя.

Я могла сказать ей, что прямо сейчас хочу ее поцеловать. Снять с нее футболку со львенком из мультика, стянуть серое застиранное трико и попасть туда. Сначала в ее большой обрамленный тонкими губами рот, а затем в нее. Я никогда не делала этого, но тогда я понимала, что должна сделать. Я хотела оказаться между ее ног. Трогать ее кожу, ее бока, живот, груди, целовать нежную кожу внутренней стороны бедра. Я знала, как это делать, и от этого мне становилось еще страшнее. Я задыхалась.