Владимир Паперный - Архив Шульца [litres]

Борода вынул изо рта трубку:

– Решил, что ты из МИДа.

Бард, воспользовавшись паузой, решил прибавить звуку:

– А ты не знаешь случайно, – резко повернулся к нему Борода, – “Лучше гор могут быть только горы”?

Вот молодец, и внимание проявил, и пение прекратил.

– А ты не можешь напеть? – спросил доверчивый Бард.

– Напеть? – Борода засунул трубку обратно в рот. – Нет, разумеется.

– Дорогой мой, – обратилась Графиня к Ш, который подкручивал что-то в ее браунинге пилкой для ногтей, – что ты там делаешь?

– Пружина затвора ослабла. Я ее подтянул. Осечка могла быть.

– Теперь не будет?

– Нет. А чем эта история кончилась?

– Какая?

– Ну с этим пожилым, который пил в ресторане?

– Не знаю, – пожала плечами Графиня. – Так и пьет, наверное. Или перестал.

– А ваш роман был до или после?

– А действительно, – сказал Борода, – до или после?

– Много будете знать, – сказала Графиня серьезно, – придется вас пристрелить.

– А не сходить ли нам в поход, – сказал вдруг Ш, – учитывая, что лучше гор могут быть только горы?

– Есть только одно место, куда есть смысл идти, – торжественно заявил Борода. – Оно называется Псху.

Так вот. Про поселок Псху мало кто знает. Хотя вокруг есть несколько перевалов (Санчара, Аллаштраху, Адзапш, Чамхара и Доу), дорога только одна: от озера Рица мимо дачи Сталина и, чуть не доезжая курорта Авадхара, поворот на труднопроходимую тропу, ведущую через перевал Пыв в Псху. Поселок расположен в долине реки Бзыбь между Главным Кавказским и Бзыбским хребтами на высоте 760 метров.

Его не раз пытались завоевать. 21 мая 1864 года, после торжественного парада в честь окончания Кавказской войны, поселок был окружен войсками, и жителям было поставлено условие переселиться на равнину или уйти в Турцию. Большинство жителей предпочло последнее. Перед уходом все строения были сожжены. Постепенно Псху был заселен русскими.

Поселок часто становился убежищем для разного рода беглецов – и русских духоборов, и старообрядцев, и белогвардейцев. Здесь скрывались от красного террора монахи Ново-Афонского монастыря и представители “класса угнетателей”. Позднее прятались от НКВД всякие там “вредители” и “шпионы”.

Связи с миром почти нет. Маленький аэродром, но им практически никто не пользуется. Есть своя гидроэлектростанция. По существу, советская власть сюда так и не дошла. Я попал туда подростком и до сих пор не могу забыть, какими сливками нас поили, какой бараниной кормили, какое вино наливали. Мы прожили там четыре дня, и с нас не взяли ни копейки. Для местных жителей человек с большой земли – примерно как для нас иностранец. Самое интересное – они спрашивали нас, кончилась ли война. Не исключено, что имели в виду Первую мировую.

Эти четыре дня в Псху заставили задуматься. Четырнадцать лет меня уже волновал вопрос: как жить в условиях советской власти? Писание в стол или уход в примитивное крестьянское хозяйство привлекали мало. Эмиграция тем более. Я понимал, что там, за кордоном, ты либо отказываешься от своего “я”, своего прошлого и начинаешь жить с нуля как гражданин другой страны, либо вынужден находиться в кругу эмигрантов и общаться с людьми, которым на родине и руки бы не подал.

В общем, на факультете мы с тремя приятелями организовали клуб, где читали и обсуждали “1984” Оруэлла и “Новый класс” Милована Джиласа. В общем, политические дискуссии. Довольно скоро это стало известно. Приятелей исключили из комсомола и выгнали из института. Со мной должно было случиться то же самое, но у меня произошло что-то вроде разговора с Великим Инквизитором.

– Зайдите в кабинет декана, – сказала как-то Клава из отдела кадров.

В приемной меня ждал сравнительно молодой человек в сером костюме.

– Сергей Иванович, – представился он. – Пойдемте в мой кабинет, там никто не будет мешать.

Мы подошли к невзрачной двери в конце коридора. Я видел ее много раз, она всегда была заперта, и я считал, что это какая-то кладовка. Сергей Иванович отпер дверь своим ключом, и мы оказались в очень странном помещении без окон. Оно действительно выглядело как кладовка – старый обшарпанный стол, пыльные металлические стеллажи, заставленные картонными коробками, в которые, похоже, давно не заглядывали, кресло, обтянутое бордовым дерматином. Но на столе стояли два новеньких телефона – черный и белый, а рядом с ними аккуратная стопка чистой бумаги и дорогая авторучка. Сергей Иванович сел в кресло, а мне указал на кособокий стул на хромированных ножках.