Владимир Паперный - Архив Шульца [litres]

– Да.

Они внимательно смотрели на меня, но я уже ела.

– Вы давно женаты? – спросила Графиня, смягчая вольность вопроса обворожительной улыбкой.

– Да мы, – быстро проговорил Ш, – в сущности, не женаты. Мы только собираемся.

Это для меня новость.

– Ах, простите, – засмеялась Графиня.

– Я вот боюсь, – сказал Ш, ободренный ее смехом, – что хозяйка потребует свидетельство о браке.

– Это совершенно исключено, – раскрыл наконец рот Борода, – если что-нибудь подобное произойдет, сразу стукните нам в стенку, я все улажу.

– Как? – заинтересовался Ш.

– Я покажу ей удостоверение.

– Вы работник ЗАГСа? – спросил Ш, в критические минуты желание острить побеждает в нем желание нравиться, этим он уже испортил отношения со многими нашими знакомыми.

– Я работаю в Институте США и Канады, – отчеканил Борода.

– Вы им скажете, что в США и Канаде не требуют свидетельств? – не унимался Ш.

– Говорить ничего не придется, – Борода делал вид, что не замечает иронии.

– Достаточно будет показать им документ. Они здесь в них ничего не понимают.

– Приходите к нам сегодня вечером, – продолжала свою светскую линию Графиня. – Между нашими комнатами запертая дверь, но мы ее отопрем.

– Спасибо, – сказала я.

– Правда, приходите, – настойчиво продолжала Графиня. – Этот Бард собирался петь.

– Я считаю, – строго сказал Борода, – что гитара – его единственный недостаток, а потому простительный… Это есть нельзя, – он решительно отодвинул тарелку.

– Да, да, – подхватил Ш, – он сегодня мне уже морочил голову блюзовой гармонией, но в небольших количествах его пение можно выносить.

К концу ужина Ш с Графиней обнаружили массу общих знакомых.

– Мы даже, наверное, где-нибудь встречались, – сказала Графиня. – У Вениамина, может быть?

– Я знал одного Веньку, который жил в проезде МХАТа.

– Да, да, тот самый.

– А вы хорошо его знаете? – настороженно спросил Ш.

– У нее, – вставил Борода, весело блестя очками, – был с ним роман.

– С Венькой? – переспросил Ш.

– Она его отбила у достаточно известной в Москве дамы.

– Это у кого же?

– Ну, – улыбнулась Графиня, – это целая история. Только не отбила, а, скорее, подобрала. Она, можно сказать, его бросила.

Ш рассеянно тыкал вилкой в пустую тарелку.

– Подробностей не знаю, – начала Графиня, – слышала что-то от Вениамина. Она была внебрачная дочь чуть ли не Поля Робсона и какой-то белой женщины. Когда ей было пятнадцать лет, у нее был роман с человеком вдвое старше ее. Сюжет точно как в “Лолите”. Вы читали “Лолиту”?

– Великолепная книга, – нервно проговорил Ш, – и какой идиотизм считать ее порнографией! Я даже думаю, что эту книгу можно использовать в качестве теста на наличие литературного чутья. Если считаешь ее порнографией, значит нет литературного чутья.

– Вы совершенно правы, – вежливо ответила Графиня, хотя видно было, что ей такие длинные реплики не нужны. – Так вот, потом она познакомилась с Вениамином, и, как говорится, молодость взяла свое. А тот, пожилой, очень страдал, целый месяц после этого просидел в ресторане и пил, потому что не мог ее забыть. Он какой-то сценарист или режиссер, в общем, из кино.

– Роскошный сюжет, – сказал Ш. – Жалко, его один раз уже использовали. А может быть, и не один.

После ужина мы все вшестером сидели в комнате Бороды и Графини.

Общение шло полным ходом, все уже были на ты. Бард сидел в углу и тихо играл на гитаре, напевая себе под нос, и ждал, когда кончатся эти глупые разговоры и его попросят спеть погромче:

Заяц была слегка уязвлена отсутствием интереса к пению Барда, но добросовестно вместе со всеми рассматривала браунинг Графини.

– А убить из него можно? – спросила я.

– Можно, – ответил Борода. – Калибр девять миллиметров.

– А патроны есть? – поинтересовался Ш. – Постреляем?

– У меня только одна обойма, шесть пуль.

– А тебе приходилось им пользоваться? – спросил Ш.

– Один раз пришлось, – улыбнулась Графиня. – Я ехала по кольцу в 10-м троллейбусе. Часов в двенадцать ночи. Троллейбус совершенно пустой. Рядом со мной садится прекрасно одетый молодой человек и говорит: “А что если я вас не выпущу?” И улыбается. Подъезжаем к Смоленской. Я встаю. Он тоже. Я говорю: “Разрешите?” Он улыбается и отрицательно качает головой. Я открываю сумочку, достаю браунинг и говорю: “Разрешите?” Тот совершенно растерялся и спрашивает так робко, показывая на браунинг: “А вам можно?” А я ему так царственно: “Можно”. Помог мне сойти, залез обратно в троллейбус и потом долго смотрел в заднее стекло.