Анастасия Писарева - О чем молчит Биг-Бен

Все словно замирает вокруг. Меня не волнует, что сейчас будет. Мне совершенно безразлично и нечего терять. Стыдно лишь совсем чуть-чуть, до тех пор, пока я не вспоминаю одним стремительным всполохом весь прошедший год, после чего мне уже не стыдно.

— Мы можем обсудить это в переговорной? — говорит она тихо.

Я киваю, встаю. Мы идем в стеклянную комнатку, закрываем дверь. Я вижу косые взгляды моих почти уже бывших коллег. Они только делают вид, что работают, а на самом деле замерли и следят.

В переговорной она что-то говорит про то, что она понимает, я устала, и это последний день, но мы должны, ведь меня именно поэтому попросили остаться. В какой-то момент мне кажется, что у меня в мозгу ковыряются тупым ржавым ножом, и я перестаю слушать. Не могу сфокусироваться, собраться. Кровь стучит в висках. «Успокойся, — думаю я, — она не специально, а просто… просто…»

Просто что?! Что просто-то? Просто можно не помнить вообще ничего, что ты делаешь? Можно просто по сто раз просить от людей одно и то же и тратить их время? Можно сначала всем улыбаться, а потом козни строить за спиной? Тихо, говорю себе, осталось совсем ничего, ты — наблюдатель, успокойся…

В ушах гудит, а перед глазами плывет.

Какой, к черту, наблюдатель? Никакой я не наблюдатель! Сука она, вот и все наблюдение.

Я поворачиваюсь к Терезе — сейчас самый момент завершить это все. Другого такого не будет. Вряд ли мы когда-нибудь еще увидимся.

— Тереза, черт, ты знаешь, что с тобой было очень сложно работать?

Она привычно округляет глаза и вскидывает брови, так что ровный лоб рассекают морщины.

— Но с тобой тоже было очень сложно работать!

И мы смотрим друг на друга, каждая со своей правдой, каждая при своем. Краем глаза я замечаю, что за стеклянными дверьми все под видом работы поглядывают на нас. Словно наблюдают финальный акт драмы. Ловлю взгляд Дины издалека, в котором словно читается: «Может, не надо?» А что не надо? Меня захлестывает отчаяние и разочарование. Вдруг я понимаю, что не будет никакого финального аккорда, никакой завершающей сцены, где все разъясняется, люди говорят друг другу то, что хотели сказать, каждый осознает свою ошибку, винится, они обнимаются, лучи заходящего солнца высветляют их объятье, превращая их в тонкие силуэты, и, наконец, неумолимость кинематографического хронометража заставляет исчезнуть и этот свет, а на черном фоне появляются белые буквы «Конец». Не будет никакого финального примирения, потому что это не фильм, а жизнь наплевательски пренебрегает столь удобными финальными точками. Только многоточие и сумрак собственной совести. No closure.

Неужели все бессмысленно, и это так и закончится?

…Я стою, упершись лбом в огромную стеклянную стену на другой стороне нашего этажа, чтобы никто меня случайно не видел, и смотрю за окно. Мне нужно с кем-то поговорить, но в офисе уже почти никого нет. Да если бы кто-то и был. С кем поговоришь о таком? Люди из другого департамента поглядывают в мою сторону, но мне все равно. Они сами по себе, а я — сама по себе. Со стороны кухни выходит женщина-кошка, единственная, кого я здесь знаю. Да и не знаю я ее. Даже как ее зовут, не знаю — просто запомнила тогда с самого первого тренинга. Она идет по коридору в юбке-карандаш и белой блузе. На ногах — строгие туфли на огромном каблуке. На губах — красная помада. Как, интересно, у нее все сложилось? Как она прижилась здесь? Проходя мимо, она вежливо улыбается, щуря свои кошачьи глаза. Возможно, дела у нее получше, чем у меня. Она англичанка — наверняка ей здесь проще. А мне? Мне было не проще. Я не прижилась, сколько ни старалась.

Перед глазами опять проносится прошедший год. Сначала я пыталась вписаться в эту действительность. Я еще не понимала, что это игра, принимала всё за чистую монету. Потом поняла, что это ненастоящее и важно не играть, а сохранить себя. Но как это сделать, не пытаясь хоть что-то менять? Как же я могу изменить эту игру? Была самонадеянна, думала, можно просто говорить всем то, что считаешь верным, добросовестно выполнять свою работу, а при виде явной несправедливости не молчать, и этого будет достаточно. Откуда такая наивность? Здесь все совсем не так работало.

А можно ли здесь что-то изменить в принципе? Сложившуюся систему? Да! Или нет. Неизвестно. Результат не гарантирован, и, как сказал однажды Лешек, отвечать ты можешь только за то, как ты сыграешь собственную партию. А можно, например, не играть никакую партию, а всего лишь не быть частью игры. Однажды нужно перестать бороться и играть в надуманные игры. Сам факт такой игры — уже ошибка, попытка выдать искусственное за настоящее. Сама битва иллюзорна.