Анастасия Писарева - О чем молчит Биг-Бен

Он поворачивается ко мне. В глазах его ошеломление и непонимание. Чем же ты ошеломлен? Разве что-то в нашем разговоре было непонятно? Наверное, я тоже смотрю на него с ошеломлением и непониманием.

— Хорошо, я напишу тебе позже, — наконец произносит он.

Спустя еще неделю я получаю от секретаря Стива официальное приглашение на встречу. После обеда мы снова оказываемся в переговорной на другом этаже. Первое, что я вижу, — это абстрактное желто-красное пятно на стене в исполнении неизвестного художника. По странному совпадению мы оказываемся в той же переговорной, где разговаривали летом. Он, похоже, не замечает совпадения.

В этот раз он дежурно дружелюбен. Как будто он пробует себя в новом амплуа. Он больше не уставший детектив. Вообще, все большие боссы должны так уметь: выглядеть открыто и приветливо, демократично, так, словно они старые друзья твоих родителей, знают тебя с детства и, в принципе, готовы помочь.

Он начинает с общих фраз о работе, о сложности общения в новой культуре.

— Я понимаю, тебе было тяжело справляться, у нас здесь непросто…

Только я не собираюсь больше играть в эту игру.

— Нет же, — перебиваю я, — как ни странно, здесь довольно просто, если только специально не создавать сложности. И с чего ты взял, что я не справлялась?

— Тогда летом, когда мы разговаривали, мне показалось, что ты немного напряжена. И твои оценки на круглом столе…

«Немного напряжена». Ох уж эти англичане! Я вспоминаю, как сидела и плакала, а он смотрел безучастно. Минута слабости. Только сейчас все иначе.

— Немного напряжена, потому что мои оценки на круглом столе были неадекватны и предвзяты, — я больше не боюсь, что это прозвучит самонадеянно. — Во время аттестации мне дали нормальные отзывы, и мы их со всеми обсудили. Совершенно ничто не указывало на те оценки, которые мне в итоге поставили, очевидно, под давлением Терезы и Марка — больше некому было. Именно это я тогда тебе и сказала. И если бы я не была так шокирована и растеряна тогда, я бы пошла в кадры и подала жалобу на нарушение правил компании, потому что такой подход противоречит правилам этой компании. Ты сам прекрасно знаешь это. Только сейчас мне уже все равно.

— С тобой было невозможно разговаривать! — говорит он, и с него вдруг слетают все амплуа. Впервые я слышу хоть какую-то настоящую эмоцию в его голосе. Я смотрю на него с еще большим ошеломлением, чем неделю назад у кофе-машины. Это мне говорит руководитель? И вот его убедительный, финальный аргумент? Со мной невозможно было разговаривать? Хочется рассмеяться ему в лицо, но мне действительно все равно. Единственное, чего я жду, когда уже это закончится. Скорее бы отсюда. Скорее бы домой.

Обсуждать больше нечего, и его реплика повисает в воздухе. Он тут же переводит разговор на то, что в финансовом департаменте согласились уменьшить мне компенсационные выплаты. Тон его снова спокойный и деловой.

— Ты готова уйти на следующей неделе? — спрашивает он, видимо, желая дать понять, что им не терпится от меня избавиться, и мне снова хочется рассмеяться ему в лицо. Он хочет напоследок поддеть меня, но я-то знаю, что он ни с кем не посоветовался в нашем отделе. В начале декабря срок подачи отчетов, и они без меня не справятся, к тому же я единственная согласилась быть в офисе на Рождество, которое не праздную, и вся группа была рада, что они смогут провести его дома.

— Я могу уйти в конце следующей недели, — говорю я очень спокойно и терпеливо, — только ты уточни с Марком, потому что у нас подача отчетов в начале декабря, а на Рождество я должна дежурить. Если что, я не отказываюсь.

— Хорошо, я уточню и дам тебе знать.

Вечером он присылает короткое сообщение: «Так когда ты пришлешь мне свое заявление?»

Он там что, вообще не фиксирует, о чем договаривается?!

«Я правильно понимаю, что последним днем у меня будет пятница на следующей неделе?» — уточняю я.

«Я обсудил с Марком, он говорит, что необходимо, чтобы ты осталась до декабря, чтобы подать отчеты, так что — шестого декабря».

«Тогда прошу считать это письмо моим официальным заявлением об увольнении».

Я думаю о том, что теперь кому-то придется сидеть в праздники на работе. Здесь почему-то никогда не думают о людях. Все учитывают только собственные амбиции. Правда, меня это больше не волнует. Впервые за год я чувствую себя свободной.

Вечером, когда мы обсуждаем план передачи дел, Марк вдруг говорит мне:

— Согласись, когда ты проходишь через сложные ситуации, наконец выбираешься из них и улыбаешься — это же прекрасное чувство, такой прорыв. Придает сил. Словно понимаешь: «Я могу, я сильнее».