Анастасия Писарева - О чем молчит Биг-Бен

Я вздыхаю и отворачиваюсь от компьютера. Ну, Дина! Дина же!

— Мне плевать, что они неправильные. Понимаешь? — увещеваю я ее. — Мне нет до этого никакого дела. Это их должна быть забота, а не наша. Хватит подбирать все, что они сбросили. Если будем все подбирать, нам только больше будут накидывать. Я это уже проходила. Здесь никому не нужно, чтобы ты хорошо и эффективно работал. В накладе тот, кто работает хорошо. Зато процветают всякие Рики, которые ни хрена не понимают, не умеют и не делают, зато рассказывают, как много у них дел.

— Да она вообще ничего не делает! Я ее спрашиваю элементарные вещи, и она мне ответить не может.

— Вот поэтому мы больше не будем тратить время, выполняя их работу. Все. Хватит. Я как твой непосредственный руководитель говорю тебе прекратить и заняться обычной работой, которую ты и должна была делать. Я сама им напишу. Поняла?

— Поняла. Я так устала… Опять ночью плохо спала…

— Все! И хватит с этими сидениями в ночь. Я после обеда уйду на рентген, а ты в пять, ну, в крайнем случае, в шесть — домой. Ясно, что тебе сказала твой руководитель и ментор?

— Ясно.

Отключившись, я долго раздумываю над письмом Терезе. Мне хочется написать ей большими буквами что-то вроде «Fuck you fucking bitch, go fuck yourself», но если я что-то и выучила за этот год, так это то, что мое письмо не должно содержать ни малейшего указания на мои истинные мысли и эмоции, чтобы они даже между строк не читались. Я вспоминаю Эмму из управляющего агентства, залезаю в архив и перечитываю пару ее сообщений, которые она писала мне и Аруну. Потом составляю письмо: «Дорогие Тереза и команда. Мы внимательно проработали файл. Дина проверила его по старой методике, а потом по новой. Я сверила данные с данными прошлого месяца. К сожалению, большая часть информации не совпадает, и ее нам должен предоставлять отдел по налогам, но они ее не предоставили. Ввиду большого объема требуемых исправлений и отсутствия данных для исправлений, мы оставляем файл для дальнейших обсуждений. Что касается двух отчетов, которые мы должны выслать завтра, то с учетом срочности мы выверили все данные для них вручную. С уважением».

Мой расчет прост. Если поганка Кейтлин скинула на нас свою работу, не предупредив меня, не сказав ни слова, то пусть не удивляется, что я отфутболю ей все обратно, но изобразив огромную проделанную работу. Завтра она возвращается, так что никуда ей от этого не деться. Я внимательно перечитываю письмо. Оно должно быть сухо-деловым, даже сочувственным, ни единой раздраженной нотки. Нате, получайте!

И ухожу на рентген.

Мне приходится идти очень медленно, чтобы не напрягать связки. Я наступаю на ногу, прихрамывая. В госпиталь я вхожу, поглядывая на двери офиса, который находится напротив. От дома до входа в травматологию идет прямой автобус. Зеркальные двери офиса непроницаемы и отражают улицу: было бы смешно, если бы меня сейчас увидел Марк или Тереза. Хожу я плохо, но кое-как хожу, а значит, по их мнению, должна была бы носиться в офисе, подчищая незаконченные дела за других. Но у меня другое мнение на этот счет.

В госпитале регистратура, врач и рентген расположены максимально далеко друг от друга. Я иду в одну сторону, потом в другую, снова возвращаюсь, потом направляюсь в третью точку… Я совершенно невозмутимо спокойна и хожу очень медленно. Я никуда не спешу.

Рентген показывает, что перелома нет. Уже лучше. Врач пожимает плечами: «Постарайтесь поменьше наступать на ногу, но все же ходите, продолжайте разрабатывать ее».

Мне хочется удержать спокойствие.

Но на следующее утро в офис выходят Тереза и Кейтлин и назначают на одиннадцать часов телефонный звонок. Они знают, что мне нужно проверить срочный отчет и сегодня же отправить, но их это не смущает. Я чувствую, как раздражение начинает подступать к горлу, и сосредотачиваюсь. Как можно меньше говорить, не проявлять эмоций, не встревать. Пусть каждая выговориться — не противоречить, а то они будет цепляться. Побольше неопределенных междометий. Они не дают мне сделать мое срочное дело, ну и плевать, сделаю, когда успею. Полтора часа мы обсуждаем файл по социальным взносам. Никто ни слова ни говорит о том, как вероломно его на нас перекинули в последний момент, я тоже не поднимаю этот вопрос, знаю — бессмысленно. Общаемся даже приветливо. Время от времени я особенно проникновенно выражаю обеспокоенность нашим положением. Побольше игры. Нужно так говорить об этом, словно это и на самом деле имеет какое-то значение. Им не за что зацепиться. Я кое-чему все-таки научилась за этот год…