Анастасия Писарева - О чем молчит Биг-Бен

По пути обратно в Тель-Авив я прокручиваю в голове обиду и отвлекаюсь, только когда на горизонте появляется огромное футуристическое строение, оплетенное трубами разной формы с мигающей подсветкой. Я смотрю и не могу понять, зачем оно здесь, непонятное явление из какого-то выдуманного постапокалиптического мира. И словно уже странно и не странно, что все происходит одновременно и так удивительно сочетается несочетаемое, руша мои представления о правильности, логичности и том, как все должно быть.

В Новый год мы сидим с бутылкой шампанского на берегу и в двенадцать часов что-то загадываем морской пене, которая разбивается о поросшие зелеными водорослями круглые камни.

Не знаю, о чем думает Катя, а я думаю о том, что здесь, на берегу, в Израиле я как будто на своем месте, а в Лондоне — нет. Здесь все кажется настоящим, честным, даже конфликты, а там — надуманным, искусственным. И непонятно, на чем вообще держится наш мини-мир. Иногда мне кажется, что он — всего лишь декорация. И даже сам Лондон из картона. Зачем-то наша команда разместились в картонном Лондоне и делает картонный проект. А могли бы быть в картонном Париже, Нью-Йорке, Сингапуре или Москве, и делать там какой-то другой картонный проект. И если все вокруг картонное, то что настоящее? Что действительно важно? В Израиле таких вопросов не возникает. Тут надо просто быть, жить. А там? Что делать в Лондоне, если там даже жить не получается, разве только изредка, урывками — иногда по вечерам, чуть-чуть в выходные, но в остальном твое существование подчинено проекту. Я не хотела снова погружаться в эту летаргию, снова засыпать, обманывать себя, что картонное — и есть самое главное.

Волны, шурша, накатывают на зеленые, поросшие илом камни и отбегают назад. Я смотрю на них в надежде, что они принесут ответ откуда-нибудь из глубины моря. Вот сейчас. Одна волна. Вторая. Третья… В Лондоне зима, в Москве вообще минус двадцать, снег, наверное, идет, елки украшенные, и светятся криво развешанные по деревьям гирлянды вдоль Ленинского проспекта. Меня обдувает теплый бриз: лишь слегка прохладнее, чем днем. В Москве нет запахов — зимой там воздух пустой и вообще ничем не пахнет, в Лондоне пахнет сыростью, дождем вперемешку с ветром и криками чаек, а тут я с каждым вдохом вбираю в себя аромат моря и песка, в котором даже ночью ощущается легкий привкус солнца. Собственно, неважно, что там в Москве или в Лондоне, в Сингапуре, Нью-Йорке или где угодно на земле. Может, этих мест вообще нет, но совершенно точно есть я. Я сижу на берегу, и я настоящая. Не картонная, не из папье-маше, не голограмма и не фантазия — я могу запустить руку в чуть влажный песок, могу зайти в воду, и волны будут поглаживать мне ступни, могу завалиться на спину и смотреть в черное небо, могу пить шампанское, и оно будет чуть покалывать горло при каждом глотке, могу дотянуться до Кати и взять ее за руку.

Единственное, что мне приходит сейчас в голову, — сохранить эту настоящность , не дать себя усыпить, не дать себя втянуть в фальшивые игры, не поддаваться, не подчиняться, не идти наперекор себе во имя придуманных ценностей, что бы кто ни делал и ни говорил: ни Стив, ни Ксавье, ни Марк, ни Тереза.

— Еще шампанского? — спрашивает Катя.

— Давай за то, чтобы всегда чувствовать, что важно, а что нет, что настоящее, а что нет.

Пластиковые стаканчики не издают ни звука, когда мы чокаемся.

А потом оказывается, что прошло уже больше недели и пора улетать обратно.

В аэропорту Катя машет мне рукой, и я присоединяюсь к очереди на пограничный контроль. Стою со своим рюкзаком. Больше у меня ничего нет. Я очень горжусь, что я приехала с одним только рюкзаком. Всю жизнь я наблюдаю, как в моей семье при любой поездке куда угодно и на сколько угодно набираются целые чемоданы барахла. Сам процесс сборов становится мукой. А потом их еще таскать с собой. Нужно брать тележку или носильщика, потому что самой их не донести. Это тяжело, муторно. Мне же удалось уйти от этой тягомотины.

Я привлекаю внимание пограничников.

— Где ваши вещи? — спрашивает меня один из них.

— Вот, — я показываю на рюкзак.

— Это всё?

— Да.

Он кивает.

— Можно ваш паспорт?

— Да, конечно.

Я подаю паспорт. Он долго изучает его. У меня новый паспорт — изучать там практически нечего.

— Вы русская?

— Да.

— А почему летите в Лондон?

— Я там работаю.

Он опять кивает и смотрит в паспорт.

— А когда вы приехали в Израиль?

— Двадцать третьего декабря.