Анастасия Писарева - О чем молчит Биг-Бен

— Двадцать третьего? Больше недели назад, — он удивлен.

— Да.

— И у вас с собой только этот рюкзак?

— Ну да. Я остановилась у подруги, не было необходимости везти много вещей.

— У подруги? Она — гражданин Израиля?

— Нет, русская.

— А где она живет?

— В Тель-Авиве.

— Она учится, работает?

— Учится в Иерусалиме.

И тут я понимаю, что я сказала что-то не то. Он смотрит на меня, слегка прищурив глаза, и в его голосе я слышу победные нотки. Такое впечатление, словно он только что подловил меня:

— Как это? Учится в Иерусалиме, а живет в Тель-Авиве?

— Ну да, — говорю я, но уже не так уверенно.

— И как она туда добирается?

— На автобусе, — я совсем теряюсь, — это же всего пятьдесят минут…

Он кивает, а потом просит меня подождать отдельно от остальной очереди.

Через некоторое время ко мне подходит его коллега, и у нас случается точно такой же разговор. Потом другой — и снова дежавю. Четвертый. Все они спрашивают у меня одно и то же, и с каждым разом я все больше и больше чувствую, что я где-то оступилась, что-то сделала не так, допустила прокол. Мои показания не сходятся. Нельзя, нельзя жить в Тель-Авиве, а учиться в Иерусалиме… Нельзя ездить с одним рюкзаком на неделю… Нельзя быть русской и работать в Лондоне…

Когда становится понятно, что я не колюсь и повторяю одни и те же показания из раза в раз, они просят меня открыть рюкзак.

Рюкзак, мое единственное место багажа, забит под завязку — я же уместила туда все. Я понимаю, что если я сейчас открою этот ящик Пандоры, то обратно уже ничего не запихнуть. Но отказать пограничникам кажется мне еще менее возможным. Вздохнув, я расстегиваю молнию и достаю оттуда мои плотно сложенные тряпки, компьютер, косметичку, шлепанцы, тетрадку, книжку, кое-что по мелочи и нить с птицами…

Меня отпускают, когда до вылета остается полчаса. Кажется, я слегка разочаровала пограничников. Когда я кое-как вминаю в рюкзак все, что оттуда вытащила, они не смотрят больше в мою сторону. Даже как-то обидно, но… и слава богу.

Я возвращаюсь в Лондон. После Мертвого моря у меня есть вновь обретенная ясность. Что бы там ни было, как бы ни расплывалась и не видоизменялась реальность, какие бы странные выверты ни подбрасывала, надо быть честной и держаться себя. Помнить, что настоящая здесь — я.

После моего возвращения в Лондон рано утром рядом с домом разбивается вертолет.

Накануне я не сплю всю ночь. Мне мешает черная дыра, которая разверзлась где-то совсем рядом. Что-то сбилось в пространстве и времени. Забываюсь часа на полтора перед будильником. Ничего не слышу, ничего не знаю.

Утром, выйдя из дома на работу, с удивлением наблюдаю за людьми. Они стоят на набережной и смотрят в небо за моей спиной. Туда, где за нашим домом из стекла и бетона воздвигают еще одну башню. Она окружена строительными лесами, и к ней тянется подъемный кран, почти с нее высотой. Я оборачиваюсь, но ничего не вижу, кроме привычной башни и крана, которые молчаливо взирают на меня.

Оглядываюсь по сторонам. Работники городских служб и полиция почему-то оцепляют территорию вокруг дома бело-оранжевой лентой. «Да и ладно, — решаю я, — если это заслуживает внимания, все равно узнаю». Пожимаю плечами и пускаюсь в привычный путь: мимо здания МИ-6, мимо чаек, Международной морской организации, Ламбетского моста, резиденции епископа Кентерберийского, госпиталя Святого Томаса. Киваю Биг-Бену. Он отвечает мне колокольным боем — на часах ровно девять: я опаздываю.

Я узнаю обо всем уже в офисе.

Тем утром, пока я забываюсь недолгим сном, и башня, и кран растворены в тумане, и их как будто нет. Под управлением двух человек вертолет летит над городом. Возможно, двое в вертолете видят надвигающееся на них из тумана строение слишком поздно. Они пытаются вырулить, минуя башню, но не успевают, цепляют винтом за кран, а потом летят вниз между домами, сметают скульптурную композицию за автобусной станцией, и, разламываясь на части, крошатся, раскалываются о дорожное полотно, оставляя за собой след из пылающих обломков и брызжущего во все стороны горючего.

…Позже в новостях сообщают, что оператор башенного крана в тот день опоздал на работу. Он проспал. Или его задержала жена. Собираясь, он переживал, что придет не вовремя. После того, как узнал, что случилось, уже не переживал. В телевизионных интервью он напуган, не может сдержать улыбки облегчения.

Сил нет справляться с Рикой.