Ася Долина - У него ко мне был Нью-Йорк

Мне понадобилось несколько лет, чтобы, собственно, это и осознать: есть травмы, которые невозможно перешагнуть. Наша культура диктует прощать, быть великодушной, с достоинством и скромностью нести свою жертву и не кичиться страданиями. Наша культура заставляет всё что угодно делать ради сохранения семьи.

Она не учит уходить. Она не учит распознавать злоупотребления. Она не учит трактовать себя как самостоятельную личность. Не учит женщину уважать и понимать себя.

Никак. Ведь партнёр, который выберет в результате абьюз, поначалу будет тоже милым, общительным, внимательным. Люди, склонные к насилию, скрывают свои тёмные стороны, они — социальные хамелеоны.

Заточены под то, чтобы понравиться, запомниться, оставить о себе хорошее впечатление, им важно нравиться даже едва знакомым людям, закидывать острый рыболовный крюк прямо в нежную слизистую чужой души.

Научиться можно только одному — распознавать тревожные сигналы в своём собственном восприятии. Слушай себя ещё внимательнее.

Я продолжала психотерапию, даже когда уехала из Москвы.

Примерно через год после отъезда и разрыва связей со своей предыдущей жизнью я дождалась этого момента: моя психотерапевтка сказала очень важную фразу.

Она сказала, что минувший год стал решающим в психической динамике, и с территории военного-полевого, как она выразилась, госпиталя я переехала в санаторий.

То есть я вышла из состояния острой травмы, и психотерапия стала для меня поддерживающей практикой. Практикой, поддерживающей здоровое в целом состояние.

А не соломинкой, вытягивающей, фигурально выражаясь, с того света, чем она действительно долгое время для меня являлась. Психотерапия много раз становилась для меня единственной территорией, где принимали и защищали. А сейчас я умею находить такие опоры в своей реальной жизни.

Мой Д., кажется, ценит мои слова, мои тексты. Он стал поддержкой мне в тот труднейший период. Я не притворяюсь с ним никем.

Я — та, которая прошла через свои испытания, но сохранила в душе хулиганского ребёнка, к которому он, собственно, и протянул руки.

Мне и страшно, и стыдно, когда рассказываю то, о чём принято молчать.

Первое время после каждого поста мне было больно. Я вроде как и мечтала об открытом разговоре о своих переживаниях, но любой шаг — словно удар ножом. Я вся горела от стыда, вешала пост и не спала полночи, удаляла, вешала снова.

Целительный эффект от того, что ты проговариваешь свою историю вслух, оказался сильнее. Для меня работает. Действует. Как включить свет в комнате, которая пугает тебя в темноте кишащими монстрами.

Писать, рассказывать. О том, что пугало меня саму в своей же биографии. О фактах, которые хочется стереть. Об изменах. О газлайтинге. О кругах насилия. О сахарных шоу и их наркотической природе, сбивающей с толку. О перверзных манипуляциях. О терапии, снова и снова о ней.

И с каждым текстом я осмысляла и отпускала пережитый опыт. Это был мой способ сбросить с себя груз прошлого. Я приехала в Нью-Йорк трясущейся от нервного истощения запуганной козочкой, а сейчас я ощущаю себя воином света. Я даже физически стала крепче. И мышцы у меня почти железные благодаря йоге.

Я была слишком сильно мотивирована перспективой обрести наконец жизнь, наполненную радостью. Не быть больше грустной и стервозной, не быть такой травмированной, быть веселее, ресурснее, спокойнее. Осознать, отгоревать и отпустить.

Каждый мой текст о боли — это воздушный шар, отпущенный в небо.

Никогда не держи переживания в себе. Рассказывай, делись, ищи единомышленников, проси об эмпатии.

Мир не только злой, он ещё и полон поддержки, помощи, в нём много сокровищ.

Метель, всё монохромное от декабрьской непогоды, и спина моего Д. в дутой куртке впереди, его спина припорошена белым. Ура, мы дождались католического Рождества. Мы несём домой пушистую канадскую ёлку, я едва успеваю за ним, сердитый Нью-Йорк гудит вокруг.

И тут я получаю сообщение от моей подружки А. «Так устала от рождественского шопинга, что заснула прямо в библиотеке». И я дорисовываю в уме её очередную историю.

Пока мы в Бруклине выбираем правильное рождественское дерево, холод разрумянивает мою подружку А., и она, высокая и статная, бежит по Манхэттену в синем пальто нараспашку и набивает руками, которые не слушаются от холода, торопливые сообщения своему теперь уже постоянному бойфренду.