Ася Долина - У него ко мне был Нью-Йорк

Через пять минут такого бега она — с потёкшей тушью — в отчаянии оглядывается по сторонам. Куда спрятаться? Где укрыться? Какой Нью-Йорк злой этим вечером.

Вдруг рядом раздаётся приятный мужской голос.

«Do you need an umbrella, miss?» [21] Вам нужен зонтик, мисс?

Оказывается, всё это время за ней шёл этот симпатичный парень. «Творческая» небритость, кудрявые волосы, вуди-алленовские очки в роговой оправе, пальто в мелкую клетку. Но главное — прекрасный плотный зонт с деревянной ручкой.

«Oh, you’re so kind. Oh, thank you!» [22] Ой, как вы добры. Спасибо большое!

И вот она юркает к нему в укрытие, и они — совершенно друг другу незнакомые — делят зонт и бегут, прячась от дождя, по лужам, по тротуарам, по мокрой траве. Чужие, даже не узнавшие имён друг друга и ставшие героями одной сцены.

И вот они уже болтают о том и о сём. Под зонтиком — как в спонтанном убежище, в домике на двоих, в стихийно сложившемся мире симпатии между мужчиной и женщиной, которая легко могла бы стать началом долгой дороги.

Он, как выяснилось, — режиссёр документальных видео для сайта New York Magazine. И музыку он любит. И в Бруклине он снимает крошечную студию. Словом, он — тот, кто мог бы понравиться ей. Она же — продюсер фестивалей. Такая, как она, ему тоже явно могла бы быть симпатична. Ещё поворот, ещё проулок, ещё квартал, и они наконец-то добегают до того зала, где проходит концерт. Это старинное здание, некогда театр, восстановленный в стиле американского барокко, когда много золота и аляповатых скульптур. Именно там и проходит концерт британской группы «Spiritualized». Именно там и ждёт её уже полчаса её бойфренд.

Они — уже под козырьком, украшенным белыми лампочками в стиле старых бродвейских вывесок. «Погоди, я отойду на минутку», — говорит новый знакомый, спасший её от дождя. И он исчезает в толпе, закрыв зонт. Хлоп, и нет его больше.

Через секунду она уже целует в щёку своего потенциального бойфренда, того, с кем и было назначено это свидание, того, кто пришёл первым. И быстро выбрасывает из головы сцену под ливнем.

И только после концерта, после финальных аплодисментов, они — моя подружка А. и симпатичный незнакомец — встретятся взглядом ещё раз, на долю секунды столкнувшись на выходе. Она будет держать под руку другого, он — обнимать свою спутницу. Они поймают такси в разные стороны. А дождь не прекратится до утра.

Ранняя осень. День города в Москве. Тверская улица перегорожена, и по ней во все стороны стремятся куда-то туристы. Ощущение праздника — в воздухе. Музыка.

Любимая, родная Пушкинская площадь, только что попрощавшаяся с летом и потому ещё наполненная солнцем. И эти сентябрьские люди, вернувшиеся из отпусков загорелыми.

Я как сейчас вижу её. Нагнувшуюся над люлькой. Я слышу тихий шорох, с которым катятся по земле колёса новой красной детской коляски.

Ей двадцать четыре. Она впервые вышла гулять с грудным ребёнком, с дочкой, рождённой три недели назад, когда все ещё были на каникулах, она совсем недавно стала мамой.

Я помню её состояние.

С одной стороны, каждый вдох наполняет молочную грудь окситоциновой нежностью. С другой — внезапно проснувшаяся звериная тревога за ребёнка, обеспокоенность, возведённая в абсолютную степень. Как под наркотиком, обостряющим пять органов чувств.

Вж-ж-жух — машина пронеслась, вух — вдали грозно залаяла собака, вот дуновение осеннего ветра на оголённой шее, вот запах хлеба, щекочущий ноздри, вот бархат детского комбинезона на кончиках пальцев.

Как сейчас слышу учащённое дыхание этой мамы во время сакральной первой прогулки с младенцем по праздничной Москве. Такой знакомой и такой чужой. Город, встречай их, героинь твоей суровой повести.

Инициация в статус матери, никому не видимый тренинг личностного роста, когда ты — больше не только ты, но собственное сердце, вытащенное сквозь рёбра и вселённое в детское тело, которое скоро встанет на ноги и побежит, а пока спит себе ангелом.

Тысячи дней проведёт та девушка с коляской — в пути.

Родительство — это когда дорога уходит вдаль, дорога из жёлтого кирпича, которая заводит порой в такую глухую лесную чащу, что вроде нет выхода, но ты идёшь дальше, и колёса коляски проворачиваются сквозь грязь и глину.

Той маме встретятся непреодолимые с виду горы отчаяния и моря одиночества. Ей часто будет казаться, что она дошла до пункта назначения, а открывшийся пейзаж и есть картина жизни, но дорога будет звать дальше. Каждый раз — вперёд.