Наталья Осис - Солнечный берег Генуи. Русское счастье по-итальянски

Наш B&B — огромная квартира в центре Неаполя — напоминала мне незабвенную коммуналку на Тверском бульваре: почти триста квадратных метров, много комнат, в каждой комнате отдельные жильцы, кухня размером с физкультурный зал (место встречи жильцов), бывшая гостиная, отданная ныне под ресепшн, где владелец B&B проводил все дни напролет.

Это был совсем молодой парень, не больше 30 лет, и он легко мог бы быть персонажем любого советского фильма. Майка-безрукавка, растянутые на коленках треники и, главное, — выражение лица: «вот сейчас я всё брошу — и пойду тебе мультики включать!». В гостиной-ресепшн он поставил себе самый большой диван, какой смог найти в местной Икее, а напротив — самый большой телевизор. Рядом с диваном пылился велотренажер — не для использования, нет, конечно, а для статуса. Дни напролет он проводил на диване перед телевизором, даже не поднимая взгляд на входящих и выходящих. Если ему надо было дать ключи вновь прибывшим или выписать счет-фактуру уезжающим, он поднимался с дивана кряхтя, покачивая головой и с тем самым выражением лица, как у отца-алкоголика из процитированного анекдота. От идеи завтраков он отказался, по-моему, изначально. Ведь собственный бизнес зачем открывают? Вложил деньги — и больше уже ничего не делаешь! Но я не исключаю, что он даже не подозревал, что именно означает словосочетание «bed and breakfast». Он достиг высшей формы своего неаполитанского счастья и старательно им наслаждался.

Прямо под нашим B&B был маленький сырный магазин, и моя новая приятельница научила меня выбирать там моцареллу. Она же перевела с неаполитанского написанное на вывеске: «„Мои моцареллы поют!“ — только по названию видно, что это очень хороший магазин», — прокомментировала она. Она же настояла на том, чтобы пойти туда в первый раз вместе со мной и «представить меня» (так и сказала, честное слово). Я кое-как спустилась по лестнице (голова кружилась еще очень сильно), и выдержала минут десять оживленного разговора на неаполитанском с неизменным выбрасыванием в мою сторону худых и смуглых рук, старательно улыбаясь и держась за стенку.

— Ну вот, — сказала Кармела, вручая мне огромный пакет. — Это я тебе дарю, а в следующий раз он тебе будет отпускать по цене «для своих». Представляешь, как обрадуются Сандро с детьми, когда они придут, а ты, даже больная, им такой ужин приготовила?

Хозяин магазина светился лучезарной улыбкой.

— Приходите, приходите, синьорина, скузате [30] Простите ( итал. ). , синьора, присылайте мальчика своего, если что, пусть скажет, что от вас, я своих не обманываю, всё самое лучшее дам.

Ну, что тут скажешь, кроме grazie? Конечно, я поблагодарила.

— О, она еще очень плохо себя чувствует, но она так рада, так рада, — немедленно прокомментировала Кармела и увела меня наверх.

Моцареллы были восхитительными.

— Это гастрономический катарсис, — сказала я Кармеле. — Всё, что я ела до этого, не имеет даже отдаленного отношения к настоящей неаполитанской моцарелле bufala.

— Вот теперь ты нас понимаешь! — просияла улыбкой Кармела.

Но я была, конечно, еще очень далека от понимания.

Когда я говорю: итальянцы то, итальянцы сё, — мои слова, конечно, надо делить на десять. Во-первых, любое обобщение априори ошибочно, а во-вторых, всегда есть вероятность того, что я попала на такой частный случай, который никак не может быть общим.

Но есть то, в чем все итальянцы без исключения согласны: Юг и Север Италии — это две отдельные реальности, резко отличающиеся друг от друга.

Про северян говорят на юге, что они неискренние, холодные, бездушные, работают как заведенные, одержимы дисциплиной и не умеют радоваться жизни. (Ради справедливости надо добавить, что примерно то же самое говорят все итальянцы о северных народах.)

Если ты живешь на Севере Италии, то про Юг говорить плохо нельзя — это уже политический маркер, можно дискредитировать себя на всю жизнь среди приличных людей.

Всё дело в том, что Юг Италии в принципе убыточен, а Север по большей части его содержит (на Юге экономический застой уже лет пятьдесят).

В послевоенную эпоху вопрос был не столько экономический, сколько социокультурный — люди из южных регионов ехали в северные на работу, план Маршалла обеспечивал вполне устойчивый экономический рост, но только на Севере. На Юге деньги не инвестировались, а просто тратились (и, как говорят и южане, и северяне, не без помощи мафии). Иммигранты с юга оседали в Турине и в Милане, жаловались на тяжелую жизнь и на холод, на отсутствие моря и апельсинов в саду у соседей (сорвать и тикать), не понимали тяжелую северную еду и особенно раздражались на поленту — кукурузную кашу вроде молдавской мамалыги, традиционное блюдо итальянского Севера. Отсюда и главная дразнилка — «polentone»: тот, кто ест поленту. Примерно как французов дразнят лягушатниками.