Хэзер Уэббер - К югу от платана [litres]

– Может, у нее просто плохое настроение, – предположила Перси. – Со всеми бывает, верно, Флора?

Я потянулась, покрутила головой, чтобы размять шею, и зацепилась взглядом за неподвижные ветки деревьев, росших на заднем дворе. Ни один листик на них не шевелился. На улице царил полный штиль. Однако белые облачка, за которыми пряталось утреннее солнце, быстро неслись по небу. И видеть это в такую безветренную погоду было странно. Тревога в груди разрасталась.

Затем я увидела Мо. Он, как обычно, сидел в соседнем дворе, уставившись в перевернутую газету. У меня так сдавило грудь, что трудно стало дышать. Вчера вечером, когда я привела Мо домой и объяснила Марло, что случилось, она совершенно замкнулась. Не пожелала это обсуждать. Просто обняла меня, поцеловала и повела Мо в дом.

Любовь не должна была причинять людям такую боль. Не имела права. И все же именно так она и поступала – вот и мне тоже было больно. Сегодня наступало полнолуние. Это означало, что Марло не сможет танцевать свои лунные танцы и после лечить Мо дарованной ей лунной силой. А значит, у меня было несколько дней, чтобы ее переубедить.

Перси проследила за моим взглядом.

– Почему Марло не отправит Мо в «Аромат магнолий»? Там так уютно.

Там и правда было уютно. И наверное, Мо не помешала бы паллиативная помощь.

– Она очень хочет, чтобы он остался дома. Даже говорить ни о каких медицинских учреждениях не желает.

– Как думаешь, это из-за денег? – спросила Перси, укачивая Флору. – Слышала, такие заведения бывают недешевыми.

Во двор вышла Марло с подносом в руках и начала расставлять на столике перед Мо тарелки с завтраком. Затем взяла у него газету и развернула ее правильной стороной. Он же с досадой нахмурился и снова перевернул ее вверх ногами. Расстроенная Марло села за стол рядом с ним.

– Не думаю, что дело в деньгах.

Просто она понимала, что не сможет его спасти.

Марло много лет спасала людей. Чаще всего хватало ее безусловной любви и понимания, но порой не обходилось и без толики лунного света. Вот почему она никак не могла смириться с тем, что в этот раз… ничем не может помочь. Ни своей любовью. Ни целительной лунной силой.

А раз уж она не могла спасти Мо, значит, и никто другой был не в силах ему помочь. Ни больницы, ни дома престарелых. И Марло твердо решила дать ему умереть дома. Дома, рядом с ней.

Жаль только, она не понимала, что смерть Мо не будет означать, что она потерпела поражение. Нужно было думать не о том, что он умирает, а о том, какую жизнь он прожил. Полную любви и счастья.

Мо обернулся и замер, словно только что заметил Марло. Затем улыбнулся, погладил ее по руке и, не взглянув на завтрак, снова уткнулся в газету.

Словно почувствовав мой взгляд, Марло обернулась на окна моего дома и разглядела меня за стеклом.

Облака разбежались. Выглянуло солнце. И лучи его, пробравшись сквозь реечный навес, окрасили одежду Марло и Мо темными полосами, сделав ее похожей на арестантские робы.

Я долго смотрела Марло в глаза, затем отвернулась.

Флора взвизгнула. Перси предложила ей соску, и та сердито вцепилась в нее деснами, сдвинув светлые бровки.

– Смотрю, Флора, ты сразу поняла, что понедельник – день тяжелый. Но тебе хотя бы математикой заниматься не нужно. Так что радуйся. Вот что, Блу, надо будет сохранить эту соску и, когда Флора вырастет, положить ее в коробочку с памятными вещами, как Твайла делала.

Мне идея понравилась. Оставалось надеяться, что полиция вернет мне пуговицу, где было написано, что Флору нужно отдать мне.

Вчера, доставив Мо домой, я решила пока сойти с тропы воспоминаний, не стала разбирать оставшиеся в коробке вещи, а просто легла спать. Но теперь… теперь у меня было на это время.

Коробка стояла возле камина. Я подняла ее, переставила на обеденный стол и сняла треснувшую крышку. Показала Перси камни и пуговицу и занялась остальным. Нашла белочку, которую папа вырезал мне из дерева, когда у нас во дворе ураганом повалило березу. Нам тогда на неделю отключили электричество, и он пытался как-то убить время. Еще в коробке нашлась тряпичная кукла Агата, моя любимая, совсем затрепанная и выгоревшая. В детстве я таскала ее за собой повсюду. Затем я достала из коробки папку с бумагами и отложила ее в сторону.

Ни фотографий, ни детских башмачков, ни отпечатков крошечных ступней в коробке не было. Зато я обнаружила в ней вязаную розовую шапочку с ленточкой. Где-то я такие уже видела. Рассмотрев шапочку получше, я вдруг вспомнила, что точно такие же на прошлой неделе вязала Мэри Элайза, сидя в своей палате в «Аромате магнолий». Когда я развернула шапочку, чтобы найти бирку, вдруг что-то выпало из нее, покатилось по полу и замерло под столом.