Хэзер Уэббер - К югу от платана [litres]

– Как думаешь, может желудок в буквальном смысле завязаться в узел? – спросила я.

– Нет, – улыбнулась Марло.

А я вот не была в этом так уверена.

Бродя по комнате, я скользнула взглядом по стоявшим на книжных полках фотографиям. Большая часть полароидных снимков с годами выцвела и растрескалась. Время постепенно стирало эти картинки из прошлого, и я знала, что однажды точно так же поблекнут и воспоминания. На этих фото были все мои близкие. Твайла и папа, еще молодые и счастливые, играли в карты. На лице Уэйда сияла улыбка, такая же огромная, как бас-гитара, которую он гордо демонстрировал в камеру. Мы с Таем, все перемазанные глиной, играли в ручье. Малютка Перси спала под новогодней елкой. Мак, только что окончивший школу, позировал в камуфляжной форме и шляпе, затеняющей его серьезные глаза. Мне так и не довелось с ним познакомиться. Он уехал из дома и погиб в драке, когда мне было всего несколько месяцев от роду.

Пока не умерли Уэйд и Тай, у меня было довольно счастливое детство. Конечно, мы были бедны. И к нам нередко наведывалась полиция. И ни у кого в семье не было постоянной работы. И у меня частенько бывало пусто в животе. Но в нашем доме жила любовь. Тай был моим лучшим другом. Он никогда не срывался на надоедливую младшую сестренку, вечно ходившую за ним хвостом и звавшую в лес играть в прятки. Папа обожал ребусы, которые публиковали в еженедельной газете. И одним из самых ранних моих воспоминаний было, как я сижу на его крепком колене, помогаю ему отыскать правильные буквы, а он нахваливает меня за то, как хорошо я знаю алфавит. Мама отлично пекла и терпеливо учила меня этому искусству. Уэйда мы видели только по воскресеньям. Он был намного старше меня и с восемнадцати лет жил отдельно. Но в выходной специально приходил пораньше, брал меня на реку, и там мы вместе ловили рыбу нам на ужин. Я обожала воскресенья. В этот день мы все собирались за одним столом, даже если еды на нем было не густо. В доме сразу делалось шумно и тесно, и на некоторое время мы как будто бы становились нормальной семьей.

Я переводила взгляд с одной фотографии на другую, а в груди у меня все теснее становилось от горя и ярости. Они должны были быть здесь. Со мной. С Перси. С Флорой. Почему они не старались избежать беды? Почему принимали неверные решения? Почему бросили меня расхлебывать последствия их поступков? Бросили одну с Перси.

Бросили.

Судорожно сглотнув, я закрыла глаза, стараясь выгнать из головы вопросы, на которые мне не суждено было получить ответы. Вопросы, которые годами не давали мне покоя. Вопросы, которые одолевали меня именно в те моменты, когда я нервничала, словно чувствовали, что сейчас я не могу дать им должный отпор.

Флора принялась крутиться у меня в руках, и я перехватила ее иначе, прижав головкой к своей груди. Но что бы я ни делала, она лишь сильнее извивалась и громче хныкала.

– Может, есть хочет? – спросила Марло.

– Не должна.

Я совсем недавно выкупала ее, переодела и накормила. А светлые пушистые волосы украсила кружевной повязкой с бантиком, отчего малышка стала похожа на красиво завернутый подарок.

– Она полчаса назад проглотила целую бутылочку. Шшш, шшш, Флора, все хорошо.

– Наверное, ей твоя нервозность передалась.

– Тогда бы она уже вопила благим матом.

Стоило мне произнести эти слова, как Флора издала истошный вопль. Развернув ее личиком к себе, я проверила, все ли в порядке.

– Ну что случилось? О нет, она поцарапала щечку.

Наклонившись, я поцеловала царапину, будто бы могла своей любовью облегчить ее боль. Рядом тут же оказалась Марло. Темно-карие глаза ее ярко сияли.

– Все будет хорошо. Одна секунда – и все пройдет.

На беленькой щечке Флоры виднелась тонкая ярко-алая полоса.

– Знала же, что нужно подстричь ей ногти, – вскрикнула я, едва ли не громче Флоры. – Боже, как думаешь, следователь к этому придерется?

– Дай-ка мне малышку, – протянула ко мне руки Марло. – Я ее покачаю.

– Но…

Она поманила Флору длинными пальцами.

– Иди ко мне, крошка. Иногда быть хорошей мамой – это значит уметь попросить о помощи и принять ее, когда предложат.

В смятении я передала Флору ей.

Прижав малышку к себе, Марло принялась ласково ее укачивать.

– А ты, Блу, пойди налей себе стакан воды и успокойся. Давай-давай, – безапелляционно заявила она.

Этот непререкаемый тон был мне знаком так же хорошо, как и ласковый и ободряющий. Мне не раз доводилось слышать оба за все годы, что Марло растила из меня того человека, которым я была сейчас. Я прошла на кухню и достала из шкафчика чашку.