Срок он отбывал тоже за изнасилование, но история там была темная. Тщедушного Хайруллу обвинили в изнасиловании… одновременно двух взрослых женщин. До этого они втроем пили водку, и, честно говоря, ознакомившись из любопытства с его уголовным делом, я так и не понял, кто кого изнасиловал…
Тем не менее Хайрулле припаяли девять лет усиленного режима, из которых к моменту нашего знакомства он отсидел семь.
Это был невероятно энергичный, хлопотливый зек. Карманы его огромных, не по росту, отродясь неглаженых штанов пузырились от замусоленных газетных вырезок, вырванных из журналов статей, каких-то писем, записок. Почти ежедневно он входил ко мне в кабинет и торжествующе клал на стол очередную вырезку из газеты. Все они были на одну тему: о преступлениях или просто нарушениях закона представителями власти. А поскольку о подобных вещах в начале восьмидесятых годов писали не часто, Хайрулла выписывал невероятное количество центральных газет и журналов. Наиболее вопиющие факты он старательно подчеркивал, обводил в рамку и, тыча грязным пальцем, вещал:
— Читайте, гражданин начальник, что ваши коммунисты вытворяют!
И хотя я никогда не был коммунистом, Хайрулла клеймил меня как пособника «преступной власти», восклицая с пафосом:
— Как вы, порядочный человек, врач, можете служить преступному режиму?!
Но прославился Хайрулла на всю область и, кажется, даже Союз не поэтому. Все свои обвинения в адрес администрации колонии, руководителей УВД он фиксировал в виде татуировок на теле. На лбу вкривь и вкось красовалась надпись «Медведь-убийца». Из-за оригинальности фамилии «хозяину» зоны это утверждение смахивало на подпись под клеткой в зоопарке. А при тщедушности Хайруллы выглядело и вовсе комично.
На груди Хайруллы было вытатуировано «письмо председателю КГБ СССР Ю. В. Андропову» с текстом, разоблачающим происки оренбургских тюремщиков. На остальных частях тела красовались фамилии ответственных работников УВД с комментариями: «пособник Берии», «фашист», «душитель свободы», «убийца».
Несмотря на наши вполне доброжелательные отношения он обвинял меня в «преднамеренном заражении заключенных туберкулезом». Видимо, руководствовался принципом «Платон мне друг, но истина дороже…»
15
Сроки лишения свободы у заключенных на Мелгоре были огромные — десять, пятнадцать лет лишения свободы. Приговоры в три, четыре года считались тогда среди зеков смехотворными, про них говорили: «Такой срок на одной ноге простоять можно».
Само преступление поминалось осужденным только однажды — при распределении этапа. Больше администрация к вопросу «за что сидишь?» не возвращалась. В практическом плане суть преступления, статья, по которой осуждался тот или иной заключенный, действительно не имели большого значения. Смертельно опасным в зоне мог оказаться бывший спекулянт, а бандит, вроде упомянутого мною дневального Гоши-Людоеда, — надежным помощником администрации. Конечно, в той мере, в которой можно доверять любому осужденному.
Помню, в разгар перестройки, когда по зонам начал витать дух «гуманизации», пошли волной забастовки, массовые голодовки и захваты заложников, несколько «авторитетов» решили «разморозить сучью зону» — Мелгору. Для этой цели подыскали «торпеду» — готового пойти на все дебиловатого цыгана, осужденного на три года лишения свободы. Ему дали заточенный электрод, которым он должен был «завалить» любого сотрудника. После этого, по разумению «авторитетов», в зоне могли начаться массовые беспорядки.
Олигофрен, недолго думая, заявился с этим электродом в санчасть. Жертвой могли стать врачи, медсестры. Но «торпеду» нейтрализовал Гоша, отобрав заточку и накостыляв по шее. И уже позже оперативники докопались до истинной подоплеки этого «иницидента».
Что касается приговоров, которые администрация практически не принимала во внимание, строя взаимоотношения с тем или иным осужденным, то была в этом и доля вины нашего судопроизводства. В зоны косяком шла молодежь, схлопотавшая срок за изнасилование по обоюдному согласию, часто попадались осужденные за кражу мешка комбикорма колхозники.
Помню, я как-то разговорился со стариком-заключенным. Деду было под семьдесят, а статья, указанная на медицинской карточке, свидетельствовала, что осужден он… за разбой! Срок — девять лет лишения свободы.
Вытирая трясущимися руками старческие слезы, «разбойник» поведал свою историю. Работал он сторожем, охранял колхозный ток. Было это в районе Тоцкого полигона. Ночью к старику подъехал на мотоцикле зять, и они насыпали полную люльку зерна. Кражу заметил солдат-часовой из расположенной радом войсковой части. Движимый чувством долга, он по телефону сообщил о случившемся начальнику караула. Тот примчался к месту преступления. При этом зачем-то пристрелил бросившуюся ему под ноги собаку-дворняжку деда. Сторож с перепугу пальнул вверх из берданки. В итоге старику «пришили» вооруженный грабеж государственного имущества и осудили «на всю катушку».
Читать дальше