Александр Филиппов - Зона - Очерки тюремного быта. Рассказы

— Здрасьте, дедушка! Что-то Николая на службе нет. Начальник велел узнать: может, случилось что? — спросил я.

— Ой-ой, — запричитал дед. — Балной Колка, савсем балной!

— Что с ним?

— Ой, Колка — дурак! На соревнованиях баролся! Теперь двери зубами открывает…

Оказалось, что капитан Мамбетов пал жертвой своего гонора. Прибыв на соревнования, большинство участников которых составляли такие же, как он, колонийские неумехи, Колька выкатил грудь колесом и усиленно изображал из себя опытного борца. На том и попался. Организаторы состязаний приняли его за серьезного спортсмена и в первой же схватке свели с настоящим самбистом-разрядником. Тот, введенный в заблуждение самоуверенным видом соперника, крутанул и шварканул его от души. В результате у Кольки оказались вывихнутыми сразу обе руки.

Позже, разобравшись что к чему, самбист извинялся, укоряя Мамбетова:

— Ты бы шепнул мне, что приемов не знаешь, я бы тебя аккуратненько уложил. А то подумал, что ты и впрямь чемпион какой-то…

Конечно, профессионализм тюремщика состоит вовсе не в том, чтобы метко стрелять или колоть ударами кулака кирпичи. Применение силы против осужденного — ситуация хотя и вполне вероятная, но все же достаточно редкая, ибо настоящий тюремщик просто не допустит, чтобы заключенный вышел из повиновения до такой степени, когда требуется лупить его палкой.

Вот почему колонийские офицеры с таким пренебрежением относились ко всяческим военным атрибутам — умению маршировать, метко стрелять или подтягиваться на перекладине. Главным во все времена оставалось выйти победителем в психологической борьбе с зеком, не прибегая к угрозам, насилию, заставить его выполнять все законные требования.

Тот же горе-самбист Николай Мамбетов прекрасно справлялся с отрядом, в котором насчитывалось две сотни заключенных.

Я часто задумывался: почему полторы, а то и две-три тысячи опаснейших преступников в общем-то довольно смирно годами сидят в ограниченном колонийским забором пространстве? Ведь по большому счету не автоматчики на вышках удерживают их от попыток вырваться на свободу! Даже в ходе многочисленных бунтов, сотрясавших колонии в конце восьмидесятых годов, зеки чаще всего ограничивались тем, что крушили все внутри зоны, не стремясь особо на волю…

Связано это, скорее всего, с тем, что при внешней браваде, отрицании законов в глубине души каждый из преступников сознает свою вину и согласен с фактом изоляции от общества.

Вот здесь-то и кроется преимущество сотрудника колонии. Если тюремщик честно, добросовестно исполняет свой долг — заключенный в конце концов всегда окажется в моральном проигрыше.

Будучи в большинстве своем людьми нечестными, совершившими в прошлом самые дикие и мерзкие преступления, зеки особенно щепетильно и придирчиво следят за тем, чтобы сотрудники оставались непогрешимы. Вот почему офицер с незапятнанной репутацией всегда пользуется в зоне уважением, а соблазнившийся на подачки крохобор, вступивший с заключенными или их родственниками в незаконную связь, особенно ненавидим и презираем зеками.

Тем не менее осужденные активно ищут таких сотрудников, вербуют, что, кроме прочего, дает им право тешить себя заявлениями типа: «Вот видите, все люди сволочи! И мы, преступники, не хуже других…»

Чтобы понять все это, тюремщику требуется многолетний опыт. Наверное, поэтому колонийские офицеры даже внешне чем-то неуловимо похожи друг на друга. Да и бывшие зеки, встречая их случайно на воле, несмотря на похожую «зеленую» форму, никогда не спутают тюремщика с пожарным или «кадровиком» УВД…

Помню, будучи в командировке, шел я по шумной московской улице. Вдруг откуда-то чуть ли не с объятиями на меня кинулся незнакомый мужик. Безошибочно «вычислив» среди многочисленного служивого люда зоновского офицера, он обрадовался мне как родному:

— Командир! Слушай, я три дня как «от хозяина» откинулся! Хожу по столице как дурак — кентов не осталось. Давай посидим, выпьем, за жизнь потолкуем!

Такой вот принцип единства и борьбы противоположностей…

Жизнь зоны контролировали две службы — режимная и оперативная. «Режимники» отвечали за охранные сооружения, изымали запрещенные предметы, следили за соблюдением правил внутреннего распорядка заключенными, проводили досмотры и обыски.

Оперативники, которых звали «кумовьями», работали тоньше… Их главной задачей было: знать все, что творилось в колонии и за ее пределами, пресекать готовящиеся массовые беспорядки, перекрывать каналы проникновения в зону запрещенных предметов — оружия, водки, наркотиков. Они же должны были «пасти» сотрудников, вступивших с заключенными или их родственниками в незаконную связь. Чтобы обладать информацией об этом, «кумовьям» приходилось вербовать себе агентуру не только среди зеков, но и сотрудников. За это их не любили в поселке. Ибо редко какой прапорщик не нырял на «подхоз» за комбикормами для скотины, а местные жители не брезговали стянуть что-либо из колонийских запасов для собственных нужд. При этом даже обычные для маленьких сел склоки между соседями приобретали порой колонийскую специфику.