Ольга Птицева - Выйди из шкафа

— Я здесь ровно на одну кружку украинского борща дольше вас.

Он стоит возле лестницы — странно длинный, но невысокий. Кромешно серый, только горло обмотано горчичным шарфом. Неумело обмотано, хочется подойти, развязать и завязать снова, но правильно. Так, чтобы не удавка и не ком. Даже пальцы ломит. Но я остаюсь на месте, только добавляю в голос дружелюбия:

— Очень рекомендую борщ, кстати. За стойкой сегодня друг заведения, он из Киева, это, как вы понимаете, обязывает…

Когда мне неловко, я говорю. Забалтываю себя, чтобы не начать до крови отковыривать ногти. Мальчишка от моего словесного потока теряется. Пока он мнется, я успеваю подозвать услужливого бородача, заказываю две клюквенные настойки и прошу повторить борщ.

— Тимур, чего вы стоите-то? — Он вздрагивает. — Садитесь.

Медленно опускается на скамейку, комкает шарф, эту свою горчичную нелепость, и смотрит на меня. Смотрит и молчит. И я молчу. И это так бессмысленно, что тянет захохотать. Меня снова спасает бородач, благослови рюмочный боженька его душу.

— Угощайтесь, — улыбаюсь я, как заправский хозяин, а сам тянусь к рюмке и опрокидываю в себя ее содержимое.

Перехватывает дух, становится горячо и в носу щиплет. Вдыхаю глубоко, выдыхаю шумно. Открываю заслезившиеся глаза. Тимур смотрит на меня испуганно и изумленно. Какого черта я вообще его позвал? Можно было отлично выпить у барной стойки. А теперь куда его? Не прогонять же.

— Как борщ?

Тимур замечает, наконец, что перед ним стоит кружка, и улыбается. «Клюковка» во мне начинает свою благостную работу, я улыбаюсь в ответ и выпиваю вторую. Проходящий мимо нас бородач подхватывает пустую стопку из моих рук, я киваю ему, мол, повтори. Он машет растопыренной пятерней — сколько? Киваю в ответ на его пятерню и добавляю к ней свой вытянутый палец — шесть. Остается ждать, наблюдая, как мальчишка расправляется с борщом. Это самая странная встреча из всех, мною назначенных. Но снаружи темно и мокро, а внутри наливают огненную воду с болотной ягодой. Выбор очевиден.

— У вас с рукописью проблемы? — осторожно пробует почву Тимур.

К уголку его губ прилипла палочка укропа. Стараюсь на нее не смотреть и тут же выпадаю из реальности, потому что от холода улицы и жара рюмочной любые мочки любых ушей обязательно розовеют. Титаническим усилием отворачиваюсь.

— Нет.

Лаконично и коротко, самое-то, когда на стол водружается деревянная подставочка с шестью порциями «клюковки». Тимур замолкает. Я прямо вижу, как судорожно проносятся в его голове дальнейшие варианты развития беседы.

— Значит, проблем нет?

— Нет.

Верчу в пальцах рюмку, в глубине ее тревожно дрейфует темная ягодка. От скорой встречи с ней у меня сводит зубы. Наверное, Катюша права, привязанность к алкоголю у меня от Павлинской. Нужно за это выпить.

— Миша, у вас точно все хорошо? — спрашивает Тимур и накрывает мою руку своей.

Я вздрагиваю, настойка выходит из берегов.

— Нет. — Пока я промокаю пролитое салфеткой, речевой аппарат совершает саботаж: ответ сам собой выскальзывает изо рта, и его уже не отменить.

Я отставляю полупустую рюмку в сторону, чтобы повернуть беседу в безопасное русло, но кто-то другой берет на себя управление моим чуть захмелевшим телом. Этот кто-то роется в кармане, вытаскивает фото и осторожно выкладывает его на стол. Обратной стороной вверх, хоть на этом спасибо.

— Вот. Я хочу, чтобы вы взяли это на хранение, — говорит он, который я, но совсем нет, я бы никогда не отдал фотографию случайному мальчику в сером свитере с катышками на локтях.

Тимур замирает, смотрит на меня испытующе, но быстро сдается и тянется к карточке. Я успеваю перехватить его руку.

— Нет, смотреть не надо. Просто спрячьте. Отдадите, когда я попрошу, хорошо?

Пальцы у него холодные, с мягкими подушечками и крупными суставами, я держу их чуть дольше, чем следовало бы, но все-таки отпускаю. Слишком много прикосновений для встречи с редактором за кружкой борща. Что-то ты совсем сдаешь, Мишенька. Вали-ка домой.

— Это связано с книгой? — Он даже голос понизил, чтобы соответствовать уровню конспирации.

Киваю. И, в общем-то, не вру. Если бы не открытый Катюшей текстовый файл, я бы ни за что не поперся к Павлинской. Тимур понимающе молчит, потом осторожно забирает фото и прячет его во внутренний карман куртки. Я старательно смотрю в окно — там такая темень, что на деле я разглядываю себя. Волосы надо бы подстричь. Свитер хороший, но провонял немощью и валерьянкой, так что и его долой. А так ничего, довольно упаднически, самое то для квазиписателя. В отражении я вижу, как ерзает на скамейке Тимур, но не спешу ему на помощь. Говорить мне нечего, затягивать встречу, назначенную в сердцах, не хочется совершенно. Тимур из темного зазеркалья двигает к себе дощечку с рюмками, берет одну, пробует настойку на язык и тут же выпивает. Не дает себе вдохнуть и опрокидывает вторую.