Кон Джиён - Суровое испытание

— Нет, ну надо же! Видно, придется дознаваться у Со, какого черта здесь происходит. Ерунда какая-то!

И одновременно подумал: а кто может доказать, что ему это бурчание не мерещится? Припомнился необъяснимый страх, который объял его, когда он приближался к Муджину. До приезда сюда он и представить не мог, на сколько безмолвие может подавлять волю человека.

Когда он вошел в класс, Минсу плакал, а ребята стоявшие вокруг, возбужденно жестикулировали. Положив журнал на учительский стол. Кан Инхо сразу же подошел к Минсу.

— Что случилось? — начал было он на языке жестов, но его руки бессильно опустились.

Под глазами Минсу чернели жуткие синяки, все лицо было в ссадинах. Синяки покрывали и шею. Кан Инхо приподнял рукава рубашки Минсу и ужаснулся: похоже, мальчику выкручивали руки.

— Ты с кем-то подрался?

Минсу, опустив голову, не отвечал.

ФИО:ЧОН МИНСУ,

2‑я группа инвалидности по слуху

Данные о семье:

Отец — 1‑я степень олигофрении

Мать — 2‑я группа инвалидности по слуху, 2‑я степень олигофрении

Младший брат Чон Ёнсу — 2‑я группа инвалидности по слуху, 3‑я степень олигофрении

Местожительство:маленький удаленный остров. Из-за труднодоступности воспитанник даже во время каникул практически не бывает дома. Требуется особая опека.

Так значилось в личном деле Минсу. Теперь в нем добавилась еще одна запись:

Гибель младшего брата в результате железнодорожного происшествия. Родители не приехали. От лица управления железной дороги в качестве утешения семья получила материальную помощь.

Кан Инхо не представлял, что сказать в такой ситуации. Личность этого мальчишки для него была еще большей загадкой, чем тот удаленный остров, где проживали его родители.

— Кто это сделал? — спросил он, едва оправившись от шока, однако Минсу не ответил.

С тяжелым вздохом Кан Инхо осторожно задрал рубашку мальчика на спине. В глаза бросились торчащие ребра. Какой же он тощий! И по всему телу виднелась россыпь синяков. Он опустил рубаху и снова спросил:

— Ты обработал ссадины мазью?

— Нет.

— Ты можешь сказать, чьих это рук дело?

— …

— Ладно, хорошо. Давай тогда сходим для начала в медкабинет.

Кан Инхо потянулся к Минсу. Мальчишка с испуганным лицом резко отдернул руку.

— Что с тобой? Говорю же, надо обработать хотя бы антисептиком.

Внезапно Минсу испустил дикий, нечеловеческий крик и, оттолкнув учителя, бросился вон из класса. Его движения, резкие и отчаянные, говорили, что он лучше умрет, но ни за что не последует за учителем.

Пока Кан Инхо метался в раздумьях, бежать следом или нет, дети не сводили с него глаз. На их лица опять вернулись недоверие и отчужденность.

— Садитесь на места и откройте учебники, — сказал он, с трудом подавляя волнение. — Читайте сегодняшний материал.

Он сел за учительский стол и подозвал Ёнду. Видимо, благодаря встрече с матерью ее лицо выглядело более умиротворенным. Он хотел поинтересоваться, все ли у нее в порядке, но язык не поворачивался. Изо всех сил пытаясь сохранять самообладание, как и полагается учителю, он спросил:

— Ты знаешь, что случилось с Минсу?

Ёнду молчала, глядя в пол.

— Кто его так его отделал?

Ёнду с сомнением посмотрела на него снизу вверх и, сжав губы, медленно сказала на языке жестов:

— Иногда он приходит весь в синяках. Говорят, что всю ночь его избивают в общежитии. Во время дежурств куратора Пак Бохёна Минсу уводят, а после он возвращается в таком виде. По слухам, до смерти брата их обоих по ночам иногда вот так силком утаскивали. Ведь за них некому заступиться.

— Пак Бохён?

— Да, на следующий день после очередных избиений Ёнсу, младший братишка Минсу, погиб.

Ёнду посмотрела ему прямо в глаза.

Ночь была темной, улицы казались заброшенными. Тусклые огни постепенно гасли. Просоленный ветер с моря был влажным и удушливым. Кан Инхо безуспешно пытался разлепить отяжелевшие веки, ему никак не удавалось сообразить, где он находится. После работы он припарковал машину у дома и зашагал пешком куда глаза глядят. Так он бродил до изнеможения, а потом зашел выпить. Затем опять бродил и снова зашел выпить. На третьем заходе в бар лента его памяти оборвалась.

Наконец получилось открыть глаза. Прямо перед ним на крутящемся рекламном щите мигала надпись: «Оснащение на уровне сеульского Пукчхандона! [4] Улица красных фонарей в Сеуле. — Прим. пер. Вас ожидают самые горячие прелестницы Муджина!» Он стоял, вглядываясь в буквы на вертящемся подсвеченном цилиндре — таком же, как в парикмахерских. Не мытый целую вечность, тот был замызганным и местами потрескался.